Шрифт:
Закладка:
Во Флоренции (1805) Канова попросил ее позировать для статуи Дианы-охотницы; она была склонна согласиться, но когда услышала, что Диана попросила Юпитера наделить ее вечной девственностью, то посмеялась над этой идеей. Однако ее уговорили позировать для почти обнаженной фигуры Венеры Виктрикс, которая сделала Галерею Боргезе одним из самых посещаемых мест в Риме. Сам Боргезе, осознав свою неполноценность, отправился на военную службу в качестве офицера при Наполеоне. Полина развлекалась скандально, что нанесло определенный ущерб ее здоровью, но нет никаких четких доказательств того, что она заразилась сифилисом.5
Эта скандальная богиня была также образцом доброты, за исключением Жозефины, против которой все Бонапарты, кроме Наполеона, вели неослабевающую войну. Она много дарила, завоевала множество прочных дружеских связей, даже среди своих отвергнутых любовников, и была верна Наполеону больше, чем любой другой Бонапарт, за исключением ее матери. Она из кожи вон лезла, чтобы встретить и утешить своего несчастного брата во время его путешествия во Фрежюс в 1814 году, а вскоре последовала за ним на Эльбу. Там она стала для него хозяйкой и оживила его жизнь и жизнь острова своими вечеринками, спектаклями и радостью жизни. Когда он уходил на последнюю авантюру, она подарила ему свое лучшее ожерелье. Маршанду удалось переправить его на остров Святой Елены. Она собиралась отправиться туда, когда получила известие о смерти Наполеона. Она пережила его всего на четыре года, скончавшись от рака.6 (5 июня 1825 года) в возрасте сорока четырех лет. Муж простил ей грехи, воссоединился с ней в последний год ее жизни и закрыл ей глаза, когда она умерла.
Жозефина умерла (29 мая 1814 года) от простуды во время приема у царя Александра в Мальмезоне.7 Ее дочь, Гортензия де Богарне (1783–1837), после разрыва с Луи Бонапартом находилась под защитой императора, а затем и царя. Она не дожила до того момента, когда ее сын стал Наполеоном III. Брат Гортензии, Эжен, оставался верен своему приемному отцу до первого отречения; через пять дней после этого он удалился с женой в Мюнхен и был с радостью принят своим тестем, королем Баварии. Когда он умер там (21 февраля 1824 года), в возрасте всего сорока трех лет, все фракции объединились, чтобы почтить его.
Марию Луизу, увезенную из Франции против ее воли, приняли в Вене как безупречную принцессу, спасенную с жертвенного алтаря. Ей позволили оставить Меневаля в качестве преданного кавалера, и он сделал все возможное, чтобы противостоять влияниям, которые ежедневно пытались оторвать ее от верности Наполеону. Меневаль рассказывает, что за пять недель пребывания в Вене она получила несколько писем от мужа, не нашла возможности отправить ответ, но втайне надеялась присоединиться к нему на Эльбе.8 Ее отец, опасаясь за ее здоровье в Вене, готовящейся к триумфальному конгрессу союзников, отправил ее на воды в Эксль-Бен; 1 июля 1814 года он назначил графа Адама фон Нейпперга ее личным помощником. Хотя ему было тридцать девять, а ей всего двадцать два, пропинация взяла свое, и она приняла его как любовника, когда, казалось, все шансы на воссоединение с Наполеоном исчезли. В 1815 году Венский конгресс пожаловал ей герцогства Парма, Пьяченца и Гвасталла. Нейпперг сопровождал ее и участвовал в управлении страной. В 1817 году она родила ему дочь. Наполеон узнал об этом на острове Святой Елены, но никогда не снимал ее фотографию со стены своей комнаты в Лонгвуде и, как мы уже видели, с нежностью отзывался о ней в своем завещании. После смерти Наполеона она вышла замуж за Нейпперга и прожила с ним в очевидно верном союзе до его смерти (1829). В 1834 году она снова вышла замуж, а в 1847 году умерла. С учетом всех обстоятельств она была хорошей женщиной, не заслуживающей тех камней, которые бросают на ее память.
Ее сын от Наполеона, прозванный «королем Рима» (традиционный титул наследника императора Священной Римской империи) и «L'Aiglon» (молодой орел), был разлучен с матерью при отъезде из Парижа, переименован в герцога Рейхштадтского и содержался при венском дворе под постоянной опекой в габсбургских традициях. Он оставался верен памяти отца, мечтал когда-нибудь создать собственное королевство, страдал от постоянных болезней и умер от туберкулеза легких во дворце Шёнбрунн в Вене 22 июля 1832 года в возрасте двадцати одного года.
II. HOMECOMING
Даже когда этот милый образ исчезал из памяти французов, образ самого Наполеона обретал новую живую форму в воспоминаниях и воображении. По мере того как время закрывало старые раны и заполняло места в семьях, на полях и в магазинах тех миллионов людей, которые ушли на войну и не вернулись, картина эпохи Наполеона становилась все ярче и героичнее, чем все прецеденты светской истории.
Прежде всего, старые солдаты вспоминали свои подвиги и забывали свои «стоны»; они приукрашивали победы Наполеона и редко винили его в поражениях; они любили его так, как, наверное, не любили ни одного другого полководца. Стареющий гренадер стал оракулом в своей деревне, его имя запечатлели в тысяче стихов, сказок и песен. Пьер де Беранже (1780–1857) в «Старом штандарте» и сотне других рассказов идеализировал Наполеона и его походы, сатириковал властолюбивых дворян и жаждущих земли епископов с такой остротой и остротой, что был заключен в тюрьму правительством Бурбонов (1821, 1828). Виктор Гюго написал «Оду колонне», прославляя Вандомский столп с его историческими рельефами и коронованной фигурой императора, который был снесен (1815), а затем восстановлен (1833). Бальзак в романе «Врач лагеря» (1833) ярко изобразил гордого ветерана, обличающего Бурбонов за сообщение о том, что Наполеон мертв; напротив, он утверждал, что Наполеон жив и является «Божьим ребенком, ставшим отцом солдата».9 Стендаль не только осыпал свои романы похвалами Наполеону, но и опубликовал в 1837 году «Вие Наполеона», в предисловии к которой объявил: «Любовь к Наполеону — единственная страсть, которая осталась во мне»; он назвал Наполеона «величайшим человеком, которого мир видел со
