кофе достаточно крепкий, — нейтральным тоном ответил я.

— Очень хорошо, — кивнул Рябушинский и, словно бы оправдываясь, сказал: — А я вообще не пью.

А то я не знаю, что Рябушинские из старообрядцев. Да и вообще, большинство московских купцов происходят из числа моих одноверцев, а те, кто даже и был из «никонианцев», быстренько переходили в старую веру. Со «своими» всегда дела вести легче. Даже иудеи принимали крещение по канонам старой веры.

Но говорить, что я и сам из таких, не стану. Тем более, что это Аксенов из староверов, а вот Кустов из каких?

— Надо было нам сразу встречу в кафе назначить. Напугали вы моего Епифания.

— Епифаний, он в каком чине был? — поинтересовался я.

— Да кто его знает? Не то в вахмистрах, не то в полковниках.

Амбиций-то у господина Рябушинского! А швейцара и на самом деле зовут Епифаний?

— Павел Павлович, вы человек занятой. Чтобы не тратить ваше время, давайте вы скажете сразу — в чем интерес семьи Рябушинских или ваш лично к советскому торговому представителю? Как я полагаю, денег для Советской России вы не дадите. Со своей стороны, хочу сказать, что возвращения вашей собственности, вроде завода АМО или какой-то компенсации, тоже ждать не стоит. Закона о реституции у нас нет, да и не будет. Все, что национализировано, останется у нас.

— Вы правы, — усмехнулся Рябушинский. — Денег большевикам я не дам, равно как и от вас я ничего не жду. Но у меня есть взаимовыгодное предложение. Вы назначаете меня управляющим Московской биржи, а я занимаюсь операциями с акциями советских предприятий.

А у нас уже открылись биржи? Не знал. Вот это плохо. Не в том смысле, что биржа открылась, а в том, что я об этом не знаю. Такие вещи торгпреду знать положено. Впрочем, ничего удивительного. Ежели разрешено создавать кооперативы и акционерные общества, так и биржи откроются. Да и кооператорам удобнее покупать товар в одном месте, нежели искать поставщиков. Только я сомневаюсь, что РСФСР позволит свободную куплю-продажу ценных бумаг. Скорее всего, все операции станут происходить под пристальным взором государственных инспекторов. А какой же дурак тогда рискнет вкладывать деньги в акции и, кому это надо «светить» доходы?

— Не очень хорошо понимаю — зачем это вам? А уж тем более не понимаю — зачем это нам?

— Вы получаете специалиста, который много лет работал именно на фондовой бирже. Я смогу размещать на Московской бирже ценные бумаги европейских стран, даже бумаги Северо-Американских соединенных штатов.

— И вы отправитесь в Москву, чтобы управлять биржей?

— Зачем же мне ехать самому? — пожал плечами Рябушинский. — Имеется телеграфная связь. Я отправлю в Москву, а еще в те города, где можно создать фондовые биржи — в Петрограде, Самаре, Саратове, своих людей. Половина прибыли буду отдавать Советской России. По моим подсчетам это составит до десяти миллионов рублей год.

— Нынешних рублей? — улыбнулся я.

— Нет, ни в коей мере, — замахал руками Павел Павлович. — Я имею в виду рублей дореволюционных. С чем бы их сравнить? Наверное, с нынешним долларом.

— А что вы потребуете взамен? Только управление биржами?

— Разумеется нет. Я хочу участвовать в выработке стратегически важных политических вопросов. Естественно, что я хочу стать членом правительства России, пусть даже в качестве министра без портфеля.

А ведь теперь я догадываюсь о политических пристрастиях Рябушинского. Скорее всего, он выступал за то, чтобы поставить государство под контроль российских олигархов.

Интересно, он это всерьез об участии в выработке стратегических планов? Наверное, человек в коммунистическую партию вступать надумал. Сейчас еще и рекомендацию у меня попросит. А что, интересная мысль. Вступает Рябушинский в РКП (б), делает карьеру, становится членом Политбюро. Вот тут-то он и начнет участвовать в выработке стратегии.

— Господин-товарищ Кустов, — слегка насмешливо сказал Рябушинский. — Если Советская власть всерьез собирается заниматься развитием экономики, ей не обойтись без специалистов. Экономика — это не только деньги, но и ценные бумаги. Вы специалист в ценных бумагах?

— Увы.

— То-то и оно! — наставительно потряс указательным пальцем бывший олигарх. — Чтобы зарабатывать деньги, нужны профессионалы. Вы в курсе, в какие акции следует вкладывать деньги?

Я опять неопределенно пожал плечами.

— Вот, смотрите, — полез Рябушинский во внутренний карман. Вытащив оттуда какую-то бумажку, торжественно положил ее передо мной. — На сегодняшний день самое выгодное вложение капитала. Купил благодаря своему американскому брокеру. Во Франции не успел, зато в штатах приобрел почти на семьсот тысяч долларов. Американо-английское акционерное общество «Main road» с уставным капиталом в двести миллионов долларов! Вложил семьсот тысяч, выручу миллион, не меньше. А если дождаться, пока туннель не начнет давать прибыль — так и два!

Акция знакомая. Зелененькая, с паровозиком, а еще с товарищем Лениным и Надеждой Константиновной, замаскированных под американских обывателей. Семенов, а ты не маловато ли мне отстегнул?

[1] Н. Н. Покровский — министр иностранных дел Российской империи.

Глава 18

Концессия на урановый рудник

После заявления Павла Павловича о «самых прибыльных акциях», вести дальнейший разговор с олигархом мне показалось бессмысленно. Что у него за брокеры, если они накупили хозяину акций на баснословную сумму, а не провели тщательное расследование? Но брокерам не за то деньги платят. А сам бы я, прежде чем бухнуть почти миллион, нанял десяток детективов, которые бы проверили подноготную «акционерного общества», проникли в банки, чтобы убедиться — имеются ли на счетах этого ОАО двести миллионов? Или здесь такие нравы, что верят любой бумажке? Тогда странно, что обвал акций произошел так поздно.

Хамить не хотелось, нужно было уйти по-хорошему, поэтому я туманно сказал:

— Павел Павлович, я доложу руководству о вашем предложении. Несомненно, оно им покажется интересным. С вами свяжутся.

— М-да, — слегка разочарованно протянул Рябушинский. Видимо, здесь уже тоже имеется эвфемизм отказа, такой как «вам позвонят» или «с вами свяжутся».

Я уже собрался рассчитаться с официантом за кофе (не стану же пить за счет Рябушинского!) выйти из-за стола, но что-то меня останавливало. Пожалуй, можно кое-что уточнить. Стараясь, чтобы голос звучал как можно убедительнее, сказал:

— Ну, сами-то посудите. Вы эмигрант, к Советской России относитесь крайне недружелюбно, а еще ползут слухи о вашем участие в затее Николая Николаевича, что объявил себя титульным императором.

— Вот это ложь! — мгновенно вскипел Рябушинский. — Ко мне уже приезжали люди из окружения Николая Николаевича. Сулили златые горы… Смешно. Я всю жизнь боролся с монархией, а мне предлагают дать денег монархистам? Никто из серьезных людей не даст на затею нового императора денег. В крайнем случае — кинут какую-нибудь подачку. Кто нынче всерьез поставит на битую карту, тем более, на монархистов?

Уже хорошая новость. Значит, финансисты и промышленники, имеющие «заначки», денег на КРО не дадут.

— А как же Врангель? — невинно осведомился я. — Его-то тоже не назовешь монархистом, а тем не менее, он поддерживает идею Николая Николаевича.

— У Врангеля тоже нет денег. Его расчеты на то, что коли он прибудет во Францию из Турции, а французы, в благодарность за прежние заслуги барона, отсыпят ему денег — глупость. Французы очень обижены на Врангеля за потери. Они ведь и так заплатили ему аванс за зерно, а все зерно оказалось в руках Слащева, а теперь тот продает его Совдепии. Французы очень хотят получить обратно свои деньги, но кто их теперь отдаст? Врангель?

Рябушинский спохватился. Не от того, что наговорил лишнего, а из-за моей возможной реакции на Совдепию. Но я еще и не такое слышал в адрес своей страны. Ничего, я это переживу, а страна — тем более.

Поэтому, я сделал вид, что не обратил внимание на хамское наименование Советской России.

— Врангель, как мне известно — авантюрист, — продолжал Рябушинский. — Но не простой авантюрист, а амбициозный. Он всегда хотел играть первые роли и, неважно, кто эту роль предложит. Сейчас он готов пойти под знамена Николая Николаевича, потому что ему кажется, что они вместе сумеет сплотить и монархистов, и республиканцев. По замыслу Врангеля, титульный император станет лишь вывеской, а реальным правителем организации станет он сам. Ну, а потом генерал отодвинет в сторону императора, вот и все. Для барона стать руководителем Корпуса русских офицеров лишь возможность опять что-то возглавить. Но кто всерьез воспримет это самое КРО? Допустим, Врангель сумеет объединить всех офицеров и нижних чинов, что находятся в эмиграции, что дальше? Сколько их тут наберется?

— Наверное, не меньше ста тысяч, — предположил я. — Если со членами семей — так до трехсот.

— Да пусть хоть