Скучно пишут французы. Что-то талдычат об оккупации, об очередном расширении РСФСР, и об имперских амбициях правительства Советской России. Какие амбиции? И близко нет. А следовало писать, что наконец-то рабоче-крестьянская армия Финляндии, с помощью бойцов Красной Армии Советской России, выгнала за пределы своей страны ненавистных узурпаторов во главе с наймитом мирового капитализма кровавым бароном Маннергеймом и установила власть трудящихся. Теперь это Финляндская Советская республика, со столицей в городе Турку. Странно, почему не в Гельсингфорсе? Видимо, чтобы не было ассоциативной связи с прежней столицей, а Турку — старинный город, основанный шведами, и он тоже некогда являлся административной столицей этого края. Сколько помню — там герцог какой-то восседал, сын шведского короля.

Дождусь наших газет, узнаю. И что там еще французы хотят? А, в знак протеста французская делегация на два дня прерывает свою деятельность на переговорах по признанию РСФСР.

Ишь ты, прервали свою работу на целых два дня! Можно подумать, что они до этого не осознали, что финский пролетариат выберет социалистический путь развития? И все прекрасно знали. Мы же с неприметным и непременным секретарем министерства внутренних дел Франции мсье Бертело говорили об этом несколько месяцев назад. И я не врал, когда заверял, что у нас нет намерения включать Финляндию в состав Советской России. Вон, мы же ведь ее не включили, правда? А французам, по большому-то счету, все равно, какая власть будет в Финляндии. Это Швеции с Норвегией не все равно, а еще Великобритании.

Граф Комаровский опять уехал искать подходящий банк. На сей раз в Прагу. В принципе, в краткосрочной перспективе, лет на пятнадцать так, на семнадцать, Чехословакия нам подойдет, а вот в долгосрочной — вряд ли. Но главное «зацепиться» за сам факт обладания банком, а там уже можно продумывать варианты.

Размышления прервала Светлана Николаевна.

— Олег Васильевич, позвонили со склада, там у заведующего какие-то накладки. Очень хочет, чтобы вы подъехали.

Накладки? И что, без меня не справятся? С другой стороны, можно и съездить, хоть какое-то занятие.

— А машина на месте? — спросил я, поднимая задницу со стула. Можно бы и на общественном транспорте, но коли машина есть, чего бы не съездить?

— Машина на месте, — подтвердила Светлана Николаевна и неодобрительно сказала: — Водитель с охраной байки травят. Дворник обижается — мол, окурки кругом, а мусорная урна в двух шагах.

— Скажите Александру Петровичу, пусть он им вставит, как комендант здания. Мол — нарушают пожарную безопасность.

— Уже сказала, но вам на всякий случай докладываю.

— Вот и молодцы, — похвалил я чету Исаковых.

Когда я сделал шаг в сторону двери, вспомнил кое о чем, вернулся к столу.

Выйдя во двор, осмотрел асфальт у сторожки. Чистенько, никаких окурков. Зато морды у бывших легионеров недовольные. Ясно. Сапер вышел и пообщался с братией. Петрович умеет.

Кивнув водителю, пошел к машине.

— В антикварный салон? — с надеждой поинтересовался Владимир Иванович, заводя двигатель.

— На склад, — ответил я, расстроив парня.

Похоже, он все-таки к мышке-норушке неровно дышит. У меня даже легкое чувство вины перед бывшим военнопленным появилось. Ну, что уж теперь поделать…

Мы выехали, в молчании проехали несколько минут, потом водитель сказал:

— Олег Васильевич, мне та машина не нравится…

— Которая следом за нами увязалась? — хмыкнул я.

Я тоже обратил внимание на уже не очень новый автомобиль, сразу же тронувшийся с места и пристроившийся за нами.

— Это браунинг, он уже старенький, — сообщил Лоботрясов. — Я сейчас газа прибавлю, в два счета уйдем.

Что за браунинг такой? Вроде, за нами Рено? Или это обиходное название авто? Знаю, что эти машины использовались как такси, но после войны их уже немного осталось.

— Уходить пока не нужно, наоборот, сбрось скорость немножко, подумаю, — приказал я, лихорадочно размышляя — что это за хрень? Если за нами слежка, то зачем пускать машину, которой уже лет десять? У нас-то «Форд», не слишком новый, но по сравнению со старым таксо — ласточка. Если мы рванем — то и на самом деле уйдем. Но не этого ли от нас и ждут? И это точно не полиция, и не иные госслужбы.

С моей стороны зеркальца нет, поэтому спросил у водителя:

— Поручик, вам не видно — народа в машине много?

— Трое.

— Трое…— хмыкнул я. В голове начало что-то складываться. Итак, за нами хвост. А меня вызвали на склад. А кто вызвал-то? Хм…

— Поручик, у вас оружие есть?

— Так точно, — доложил Лоботрясов, вытаскивая из-под сиденья наган. — Товарищ Исаков на днях вручил. Сказал — если с начальником ездишь, держи поближе.

Молодец Александр Петрович! И я, как чувствовал, что что-то не так, раз хватило ума вернуться к столу и вытащить из него браунинг.

— Значит, поручик, сейчас нас станут валить…

— Что станут делать?

— Мочить нас будут, — пояснил я. — Скоро переулок, а там, скорее всего, засада. Либо авто, а в нем люди с оружием, либо просто люди. Могут нас элементарно «запереть», а потом расстрелять с двух сторон.

— Уходим? — деловито поинтересовался экс-поручик.

Итак, что делать? Можно прибавить скорости, рвануть, попытаться миновать переулок. Но, скорее всего, не уйдем. Скорости в двадцатые годы еще не те, пуля догонит.

— Лучше сделаем так…

Наш «фордик» выжал все свои тридцать миль в час (был бы поновее, выжал бы и все сорок!), а потом, при подъезде к переулку, Лоботрясов резко нажал на тормоз. Машина по инерции проехала еще несколько метров, но мы, в это время, успели выскочить.

Выскакивая из авто, как и положено, вперед, успел подумать, что поручика-то не успел проинструктировать, как правильно падать, зато успел приземлиться на кусок средневековой мостовой, отчего-то оказавшейся жесткой. Асфальт, наверное, был бы помягче, но все равно — падать и переворачиваться пришлось, а потом, не успев даже отряхнуть костюм, принялся сразу же палить в тех людей, что стояли в переулке, справа.

Кажется, народ, сидевший (если кому-то принципиально важно — стоявший) в засаде, такой пакости от потенциальной жертвы не ожидал, потому что они, хотя и держали в руках оружие, но рассчитывали, что придется стрелять в уходящую машину и, поэтому, им пришлось потратить секунды, чтобы повернуться в мою сторону и ответить. Но за это время я успел подстрелить двоих.

Нет, вру. Только одного, потому что второй, хотя и был зацеплен моей пулей, остался на ногах. Упав на бок, я перекатился на другое место, а в то, где я только что был, впилось сразу две пули.

Бух!

В наш «фордик», взятый в рассрочку, ударилась машина преследования. Ага, там водила убит. А мой поручик, стоя во весь рост, палил из нагана, словно в тире.

— Поручик, мать твою! Пригнись! — крикнул я.

Хорошо садят! Но и мой браунинг работал вовсю. Вон, еще один согнулся пополам и упал, а я опять сменил диспозицию — откатился обратно и снова выстрелил.

Щёлк… А обойма-то кончилась…

Не жалея парадно-выходного костюма, откатился в другую сторону — под наше авто, выщелкнул старый магазин, вставил новый. Выстрелив из-под машины, попал в чью-то неосторожно выставленную ногу и выкатился на открытое пространство.

Кажись, все… Ан, нет. С левой стороны еще один.

— Поручик, да пригнись же ты!

Я этого Лоботрясова сам убью.

— Поручик, мать твою, в душу колом и в святого Станислава с просвистом.

Подскочив, словно шарик, я выстрелил в последнего, оставшегося на ногах. А ведь попал. Правильно меня учили умные люди — стреляй в живот, точно куда-нибудь попадешь.

А ведь теперь точно, все. Уличный бой, он как драка — длится недолго. Если дольше — так или патроны кончатся, или полиция подъедет.

Так, в авто признаков жизни никто не подает. Не то все убиты, не то ранены. А что здесь, у меня? Двое убитых, а еще двое раненых.

Отшвырнув в сторону валявшиеся на земле пистолеты, осмотрелся — а где мой поручик?

А поручик и кавалер Лоботрясов сидел на земле с перекошенным лицом. Так, куда его?

— А здорово вы, товарищ начальник, материться умеете, — с уважением сказал Лоботрясов, стараясь зажать рану на груди.

Как это так? Мне показалось, что ему сейчас выстрелят в спину, а он поймал в грудь?

— Ты бы молчал, кавалер святого Станислава и святой Анны, — буркнул я, пытаясь сообразить, из чего бы соорудить повязку? Не придумав ничего лучшего, скинул с себя пиджак, потом рубашку и принялся рвать ее на полосы.

Перевязывая — вернее, наматывая полосы прямо на одежду, пробурчал:

— Какого… хрена стоял, словно на расстреле? Присесть не мог? Мишень хренова.

— А я стрелять не умею, — признался Лоботрясов. — Как