Младший понял, что сморозил чушь, используя слишком сложные термины. Этот торговец, в отличие от доктора, не казался грамотным человеком. Хотя Ермолаева правильнее называть фермером, а не купцом. Слово «крестьянин» к нему тоже не очень клеилось.

А море тут было… но миллионов пятьсот лет назад. Так дед говорил.

–Ну, тогда до Уфы,– вспомнил Саша про другой форпост ордынцев.– Хочу в большой город перебраться. Может, там повезёт жизнь наладить.

–Ха! Рукастому и головастому везде хорошо. А вот лентяю и неудачнику… везде не фонтан. Но ты, кажись, не такой… Болтаешь много, но не бездельник. И не пустоголовый. Да, до Уфы проще доехать. Но ты уверен, что тебе оно надо? Именно сейчас? Время такое, понимаешь…

Иван Иванович помолчал, будто обдумывая что-то, потом решился.

–Заболтались мы с тобой. Давай к делу перейдём, Санька. Ты же гадаешь, зачем я тебя привёл? Ты мне нравишься. Без всяких. Иногда тебя заносит, но вижу, что ты мужик, а не дерьмо… как некоторые. У меня к тебе предложение. Тебе в Уфу надо? Одному идти – тяжело и опасно. Помогу. Свояк караваны водит. Пару раз за лето. Вот как дороги просохнут, да отсеемся, так и поедет. Вообще-то он кого попало в попутчики не берёт, но я за тебя попрошу. И продуктов на дорогу дам. А пока… Пойдёшь в работники ко мне на пару месяцев? Тебе же нужна работа?

Саша не знал, радоваться ему или нет. Вроде всё складывалось наилучшим образом, но он привык ждать подвоха. Вдруг опять попытаются поймать и под замок посадить?

–Ты что умеешь? Ремесло знаешь какое-нибудь? Крыши крыть там, печи ложить, по металлу работать? Может – столярничать?– не унимался фермер.

–Ничего из этого. Только грубую работу. Мешки таскать, воду, землю кидать и так далее.

–Негусто,– вздохнул Ермолаев,– Ну, лады. И такой труд я тебе найду. Только знаешь, что?..

–Что?

–Тех людей, которые тебя обидели… скорей всего, ты не найдёшь. Россия-матушка – большая. Ты даже не воображаешь, насколько. Орда тоже большая. Там десятки тыщ живут. А если найдёшь… извини, они тебя пальцем прихлопнут.

–Откуда вы знаете про мою обиду?– у Саши чуть челюсть не отвисла от такой проницательности сельского торговца мылом.

–Эх, ты. Я не первый день живу. У тебя на рожице всё написано. Таких, как ты – вагон. Все на ордынцев обижаются… и идут в Орду с жалобами. Но вместо компенсации садятся жопой на кол. У них это называется «кол-центр».

У Саши аж от сердца отлегло. Нет, не до конца понимал его купец! Не про месть подумал, а про кляузничество.

–Короче, бумажку свою жалостную выбрось. А лучше сожги. Не отвлекай серьёзных людей. А то обратят на тебя внимание, не обрадуешься.

–Да нету никаких жалоб. Просто шёл, искал, где лучше… СЧП не люблю, но жить как-то надо.

–Ну, тогда на хрена тебе дальше? Тут оставайся,– сказал Ермолаев.– Хватит бродяжничать.

Глядя в Сашкины удивлённые глаза, он выложил главный козырь.

–Ленке ты понравился.– И, не дожидаясь вопроса, пояснил: – Дочурке моей. Вдовая она, а деток трое, к нам вернулась жить. Одной с тремя малыми и с хозяйством разве можно управиться?

Сашка не мог вымолвить ни слова. От удивления.

–Ты не думай – она хорошая. Работящая, и из себя справная. И ненамного тебя старше. Тебе сколько?

–Ше… семнадцать… будет – выдавил Сашка.

–Семнадцать?– удивился Ермолаев – О как! Видно, жизнь тебя сильно била… Ничего, за одного битого двух небитых дают… На ярмарке она тебя увидела, ко мне прибежала, да как начала упрашивать, чтобы привёл тебя. Я сначала не понял, что она в тебе нашла. А вот пообщались, и думаю – может, и сладится у вас. Тебя только подкормить, отмыть, да переодеть… Ну-ну, не обижайся, это я по-отечески тебе говорю, без издёвки… Заходи, Лен!– почти не повышая голоса, сказал Иван Иванович, и дверь скрипнула.

За дверью она была и всё слушала, понял Саша.

Конечно, девушки его интересовали. Давно, лет с двенадцати. Он не видел ни одной с самого Заринска. Да и тогда, после гибели Киры, после всего, что случилось, он думал, что эта сторона жизни для него закрыта. А гляди-ка – стоило только узнать, что он приглянулся какой-то неведомой Лене, и сердце застучало быстро-быстро, и день заиграл новыми красками. Жизнь продолжается? «Надеюсь, ей не сорок, и у неё нет лишней головы»,– сам с собой шутя, подумал Сашка, пока дверь открывалась. Хотя и знал, что это не так. Впрочем, ему и тридцать, и двадцать пять представлялось «зрелым возрастом».

Он постарался, чтобы лицо не выглядело глупым. Но всё равно непроизвольно улыбнулся – в ответ на простую и открытую улыбку молодой женщины, которая смотрела на него так, будто знала давно. Не навязчиво, не пошло. А именно скромно и доброжелательно.

Иван Иванович не дал им долго играть в гляделки. Как и положено главе семейства, начал отдавать распоряжения:

–Вот, Лена, это Саня. Он издалека идёт. Поживёт пока у нас, поможет по хозяйству. Думаю, в дальней комнате его определить можно. Давайте пообедаем сейчас как следует, накрывай на стол. А потом покажешь Сане его комнату, сооруди ему там постель и выдай, чего требуется – бельё, одежду. И баню надо затопить. Хоть и день сегодня воскресный, вроде как не годится, но путникам и болящим даже в Великий пост послабления разрешаются. Думаю, Он поймёт и простит.

Вечером этого длинного дня Саша сидел на полке в жарко натопленной бане, не в силах даже шевельнуть рукой. Вошла Лена, принесла стопку чистой одежды. Саша попытался прикрыться веником. Лена засмеялась.

–Не бойся, малыш, помочь пришла.

Отобрала у него сухой веник и сунула в ведро с горячей водой.

–Я не малыш.

–Вижу,– она улыбнулась и зачерпнула деревянным ковшом кипятка из бака, налила в ковш чего-то из бутыли, стоявшей тут же, на подоконнике, плеснула на камни. Парилку заполнило жаркой волной, почему-то пахнущей горячим хлебом. Саша не мог вдохнуть раскалённый воздух.

–Ложись,– скомандовала Лена, через голову снимая намокшую длинную нижнюю рубаху, под которой больше ничего не было. Саша зажмурился и вытянулся на полке ничком. Дышать стало легче. Одуряющий хлебный дух постепенно слабел, и вот уже пахло просто чем-то горелым. Лена снова плеснула на камни, и снова парилку окутало вкусным паром.

–Что это?

–Квас, после вчерашней бани остался. Мы всегда квас в воду добавляем. А у вас разве так не делают?

Может, иногда и делали. Но еще в Прокопе, когда парились, добавляли в воду немного хвойного масла. Почему-то он вспомнил и тот запах. Но там было детство… а здесь что-то явно иное.

–Ну что, готов?– Лена достала из ведра распаренный веник, погладила им Сашу по спине, по ногам и рукам, и начала хлестать.

* * *

Прошла неделя.

Однажды ночью Лена не сразу ушла в свою комнату. Сашка лежал на мягкой перине под мягким пуховым одеялом, Лена прижималась к нему всем телом, тоже мягким и горячим. Саша чувствовал, как от этого жара плавится ледяная корка, покрывавшая его сердце, трескается, разваливается на куски…