Шрифт:
Закладка:
Убедившись в отсутствии новых повреждений, я делаю запись в журнале и убираю его. Перебираюсь на водительское кресло и начинаю регулировать сиденье и зеркала. В салоне воняет уксусом, видимо, тот, кто дежурил до меня, ел рыбу с картошкой. Под задним сиденьем даже валяется жирная бумага из-под жареного картофеля. Я копаюсь в машине и нахожу две пустые пластиковые бутылки, форму протокола со следами ботинок и пустую пачку от чипсов.
Полицейские частенько мусорят в машинах и вообще ведут себя так, будто не выезжают в них на работу, а только что их угнали. Это раздражает.
– Ну и свиньи, – бормочу я по пути к мусорному баку. Худшее, что я когда-либо видела в салоне, – это старая жвачка на кресле. Она прилипла к моим брюкам. Нужно признать, что многие копы обращаются с автомобилями так, будто они только что их угнали. Я снова сажусь на водительское кресло и несколько минут наблюдаю за тем, как коллеги уезжают со двора. Смена началась. Вызовы будут отображаться на бортовых компьютерах, и наряды будут распределять по различным происшествиям. Я ввожу свои данные в компьютер, сомневаясь, что у моего оператора уже есть учетная запись, меняю статус на «свободен», и на экране тут же высвечивается работа. Местный газетный киоск ограбили. Мы должны составить протокол.
Парковка опустела. Я выхожу из машины и смотрю на дверь нашего участка. Мой оператор выходит как раз тогда, когда я собираюсь связаться с ним по рации. Он неторопливо идет в мою сторону, держа в одной руке стаканчик с горячим чаем, а в другой – газету. Он зажигает сигарету, и я стараюсь сдержать свое раздражение. У нас есть работа, и смена только началась. Он невысокий и худой. Его каштановые волосы уложены гелем. Он зачесал их назад, и на волосах еще видны следы от зубьев расчески.
– Нам нужно работать, – кричу я ему.
Он кивает, но не ускоряется. Я замечаю, что при нем нет вещмешка. У него даже шлема с собой нет. Он делает четыре или пять жадных затяжек, а затем бросает сигарету на землю и тушит ботинком. Я сажусь на водительское кресло и жду, когда он сделает то же. Усевшись, он бросает газету на заднее сиденье и громко отпивает чай.
– Что у нас по плану? – спрашивает он, кивая в сторону компьютера.
– Ограбление.
Он стонет.
– У тебя с собой нет вещмешка? – спрашиваю я так, будто это какая-то мелочь. На самом деле меня страшно раздражает, что он даже не подготовился.
– Не-а, я его еще не укомплектовал, – отвечает он. Мой напарник говорит на кокни Южного Лондона, поэтому напоминает плохую копию Майкла Кейна.
Я завожу двигатель. Мне уже не приходится волноваться о припаркованных сзади автомобилях, потому что большая часть успела уехать.
– Кстати, я Элис.
– Ник.
Я медленно подъезжаю к большим металлическим воротам, которые выпустят нас в боро, и терпеливо жду, когда они откроются. Выезжаю, убедившись в отсутствии пешеходов. Я не могу представить что-то более ужасное, чем сбить человека прямо у полицейского участка.
– Сколько ты уже в полиции? – спрашиваю я, глядя в зеркало и включая поворотник.
– Семь лет, – отвечает он. Он отодвинул кресло максимально далеко и закинул ногу на приборную панель. Мне приходится сдерживаться, чтобы не спихнуть ее. – А ты?
– Четыре.
Я стараюсь не завидовать, что у него больше опыта, чем у меня. Зависть, которую я склонна испытывать, часто абсурдна, особенно с учетом того, что продолжительность службы не всегда совпадает с ее качеством.
– До этого я был в армии.
Я удивлена, но, вероятно, он выглядит моложе своих лет.
– Действительная служба? – спрашиваю я.
– Да. Славное было время.
Он смотрит в окно. Его левая рука зажимает бумажный стаканчик с чаем, а правая ерзает на бедре. Что-то в его поведении заставляет меня чувствовать себя неловко, и я предполагаю, что он меня обманывает. Но зачем ему это нужно?
– Ты не захотел стать полицейским-водителем? – спрашиваю я беззаботным и дружелюбным голосом.
– К черту это, – фыркает он. – Я никогда не стал бы водить в лондонской полиции. Тебя подставят быстрее, чем ты можешь себе представить.
Он грызет ноготь, пока говорит, и я замечаю, что его пальцы желтоватые. Вероятно, из-за никотина. Волна мерзкого запаха застарелого дыма накатывает на меня каждый раз, когда он двигается.
Я не могу не осуждать его за цинизм. Кроме того, раньше я никогда не слышала подобного ответа, и он звучит для меня как отговорка. По-моему, он просто ленив. Я не вожу, потому что мне нравится, когда возят меня. Мне не хочется брать на себя ответственность. Я не хочу быть в паре со стажерами. Мне не нравится возиться с новичками. Или, возможно, он не сдал экзамен. Кстати, я вовсе не считаю, что Служба столичной полиции стремится нас подставить.
– Так почему ты сменил боро? – спрашиваю я. Мы практически подъехали к газетному киоску, и я ищу место для парковки.
Он молчит, и я смотрю на него, желая удостовериться, что он меня слышал. Я вижу лишь его затылок, поскольку его лицо повернуто к окну. Он все еще грызет ноготь, и звук, который издает при этом, сводит меня с ума. Затем, завершив свое дело, он открывает окно и сплевывает ноготь на улицу. Теперь я уже не сдерживаю своего отвращения. Я таращусь на него с открытым ртом, и на моем лице отражается неприкрытый ужас. Он этого не замечает.
– Понимаешь, просто захотелось сменить обстановку.
До меня доходит, что он отвечает на мой предыдущий вопрос, и я с трудом вспоминаю, о чем спросила. И нет, я этого не понимаю. Люди не переходят из боро в боро, если им просто хочется перемен. Он точно что-то скрывает. Мы оба выходим из машины и идем к киоску. Ник бросает пустой стаканчик в мусорку, и я благодарна ему за этот маленький жест. Мы представляемся владельцу и начинаем расспрашивать детали. Нам нужны все факты, чтобы составить отчет о преступлении по возвращении в участок. Номер, присвоенный отчету, станет идентификационным номером преступления, который потребуется потерпевшему, если он обратится в страховую компанию для компенсации ущерба, причиненного грабителями. В киоске выбили дверь и разбили стекло. Когда информант начинает рассказывать о произошедшем, я смотрю на Ника и жду, что он будет делать записи. Однако у него даже нет в руках блокнота.
