На следующее утро земля укрыта тонким слоем ледка, что крошится под копытами лошадей и остается лежать легкой белой пудрой. Дома в эту пору деревья уже стоят голые, а мороз обводит инеем узоры прожилок на листве под ногами и посыпает еловые иголочки волшебной пылью. Я знаю все это в точности, но почему-то не могу вспомнить ни вид с дороги на лес, ни деревца в моей маленькой лощине.

Мы подходим к каменной ограде и уже видим стадо гусей, когда я заставляю себя произнести то, что должна, те слова, что тяготят меня со вчерашнего разговора с Валкой.

– Думаю, тебе лучше поскорее уйти.

Фалада останавливается и смотрит на меня:

– Почему?

Я встречаю его взгляд:

– Принцесса сказала…

– Что?

– Если я… если ей покажется, что я добиваюсь принца, тебя убьют. Я не стала бы с ним даже заговаривать, но сам он уже однажды посылал за мной. А я не могу ослушаться приказа. Что, если она узнает? Фалада, я не допущу, чтобы ты погиб из-за меня.

Он отвечает задумчивым взором, пока я стою, стискивая юбки в дрожащих руках.

– Не волнуйся, Алирра, – произносит он мягко. – Валка не подвергнет себя такой опасности. Ты слишком нужна ей сейчас, она не посмеет остаться без помощи в своем спектакле.

– Мы не знаем наверняка, – резко говорю я. – Она мелочная и злобная. Она может.

Белый склоняет голову:

– Я осознаю и принимаю такую возможность.

– Фалада…

– И предпочитаю зимой не путешествовать слишком далеко, – добавляет он, будто все уже замело снегом. – Я оставлю тебя весной.

После их свадьбы. Я пожимаю плечами и отворачиваюсь. Не хочу загадывать так далеко. К тому же часть меня отчаянно благодарна Фаладе за решение остаться. Поэтому я просто спрашиваю:

– Куда отправишься?

– К югу от Пышных Равнин.

Я осторожно кошусь на него. Он молчит, так что я снова задаю вопрос:

– Ты скучаешь по дому?

Он удивленно наклоняет голову:

– По дому?

– По югу Пышных Равнин?

– Дом, – тихо бормочет он. – У нас, Коней, не бывает одного дома – весь простор мира наш. Но я скучаю по некоторым местам. И некоторым Коням.

– У тебя есть семья, – неуверенно говорю я.

– Конечно. Разве не так большинство созданий приходит в наш мир?

Я фыркаю:

– Речь не о родителях.

– Не о них, – весело соглашается он. – У меня двое детей, уже взрослых.

– И жена?

Он обводит взглядом равнину, и я снова вижу ту самую усталость в его глазах.

– Да.

– Какая она?

– Селарина была горяча нравом, великолепна и упряма, как никто другой на свете. – Он оборачивается ко мне: – Даже ты.

– Была? – тихо повторяю я.

– Скоро уже год, но боль не становится слабее. Когда меня поймали, я подумал, что пора со всем заканчивать. Но тут появилась ты, приказала выпустить меня и попалась сама. Поэтому я остаюсь с тобой.

Я киваю, не продолжая расспросов. Все мы о чем-то молчим. У всех нас есть тихие горести, потаенные надежды и решения, о которых мы можем пожалеть.

Придя на пастбище, мы с Фаладой сворачиваем к тому же дереву, что обычно. В полуоблетевших ветвях дуба поджидает сова, ярко-белоснежная среди темной листвы. Я не могу отвести от нее взгляда, дыхание застывает в груди. Она смотрит в ответ пронзительными желто-золотыми глазищами. И, взмахнув сильными крыльями, улетает.

– Просто сова, – шепчет Фалада сбоку от меня.

Я киваю, прекрасно зная, что это не так, что Дама наблюдает и напоминает о себе. И иду искать другое дерево.

Через два дня, вернувшись с пастбища, я нахожу свою комнату пустой, мои вещи исчезли. Все, что осталось, – маленький табурет и свернутый в углу матрас. Застыв на месте, я вспоминаю, как снисходительно смотрела на Валку из-за того, что та мнит свое имущество неприкосновенным. Оборачиваюсь к выходу и сталкиваюсь с Матсином эн Корто.

– Верия. – Он жестом указывает на лестницу, словно бы вообще не зная моего языка. Я опускаю голову и бреду за ним вниз к карете, которую миновала на входе. Он видел, что я иду в дом, и дал мне время обнаружить пропажу. Интересно, по собственной воле или по приказу Кестрина?

Весь путь по Западной дороге и через коридоры дворца я пытаюсь придумать, что делать, что вообще можно сказать принцу. Потому что ведут меня к нему, не сомневаюсь, и он уже нашел спрятанный в сундуках плащ. Зачем еще было приказывать их увезти, а потом посылать за мной, если не для поисков подарка и обвинения меня в его краже? Но меня уже впускают в комнату к ожидающему принцу, я приседаю в реверансе и слышу, как уходит стража, а спасительных ответов так и не знаю.

– Присядьте со мной. – Кестрин лениво раскинулся в кресле у столика с серебряной вазой, наполненной фруктами. Мне стало так привычно слышать менайский, что слова родного языка уже звучат странно. Я подхожу и сажусь в молчании.