– Становись! Рота, равняйсь! Смирно! Равнение на середину!

Фельдфебель отбил сапогами чёткий подход к штабс-капитану и привычно доложился. Командир роты так же обыденно с ними поздоровался, и рекруты прокричали принятое в таких случаях громкое приветствие. Всё шло, как и положено, как и всегда в эту последнюю субботу марта.

– …Указом начальника депо за успехи в овладении воинскими науками в разряд отличников переводятся рекруты Аннушкин, Блохин, Гончаров…

Тимоха встряхнулся и далее внимательно вслушался в произносимое ротным командиром.

– …Пятерым рекрутам, получившим особое благоволение от генерал-губернатора при инспектировании депо, выдать в качестве поощрения по гривенному и пятаку и предоставить один воскресный день для выхода в город. В знак отличия им дозволяется заменить деревянные обтяжные пуговицы на мундире спереди на солдатские железные, а серый сермяжный воротник на красный суконный.

– Вот это даа! – прошёл шёпот по строю. – Повезло же ребятам!

– Разговорчики! – построжел лицом штабс-капитан. – До окончания обучения сии рекруты освобождаются от всех хозяйственных работ. Фельдфебель, проследите, чтобы им выдали красное сукно и пуговицы. Проверите сами и доложите мне, как подошьются. У меня всё. Занимайтесь с ротой по утверждённому распорядку.

– Есть, ваше благородие! – козырнул старший унтер. – Будет исполнено. Рота, смирно!

Штабс-капитан пошёл по своим высоким офицерским делам, а рекруты приступили всё к той же отработке заряжения пехотного ружья.

Глава 10. Увольнительная

– За тебя, Тимоха, я буду держаться, – проговорил топающий рядом Лёнька. – С тобой мне и весело, и интересно, не такой ты, как все. По разуму на моего старшего брата, на Архипа, больше похожий. Он ведь тоже у отца Сергия из храма псалтырь по слогам читать может и даже слова какие-то там необычные из него в избе нам говорил. А ты так и вообще голова! Ууух, аж целых пять книг по дороге в Астрахань прочёл, Гомеру эту, Крузу, Робинзону, римлянина. Как уж его там?

– Овидий, – подсказал Тимофей.

– Во, точно, Овидию ещё.

Дорога в центр города проходила мимо кремля. Над его стенами возвышались пять куполов белоснежного храма. Лёнька остановился и, зашептав молитву, истово перекрестился.

– Ну а ты чего?! – толкнул он Тимофея локтём. – Это же Успенский собор, я от местных слышал, он самый главный во всём Астраханском крае. Здесь Владимирская икона Божией Матери чудодейственная есть. Надо бы нам сюда зайти, свечу поставить, неизвестно ещё что там, на этом Кавказе, и как оно вообще будет.

– Ну пойдём, – пожал плечами Тимоха. – Так-то до вечера нам целый день ещё бродить.

В небольшой церковной лавке, стоящей подле собора, пожилая старушка, укутанная в зимнюю шаль, показала на разложенные на столике свечи.

– Какую хотите, соколики? Вот, всё здесь перед вами. У вас, у служивых, и денежек-то, небось, нет, вот возьмите за полушку (¼ копейки) или за деньгу (½ копейки). – И показала на лежащие сбоку тоненькие свечи.

– Ну чего же это нет? – пожал плечами Лёнька. – Мы, бабуля, и с серебром, и с медью нонче. А вот эта?

– За копейку, солдатик, – ответила та.

– Ну вот и давайте нам две, – Лёнька засопел и положил на глиняное блюдечко большой медный пятак.

– Во славу Божью! – Бабушка подала свечи, отсчитала алтын (3 копейки) сдачи и перекрестила ребят. – Спаси, господи, православных воинов!

Тимофей стоял с обнажённой головой в старинном намоленном храме подле иконы Богородицы и в первый раз в своей жизни совершенно искренне молился. Он был в церквях в своём времени, но совершенно не понимал, для чего это и что ему там нужно. Это была скорее дань новомодной традиции, но уж точно не настоящая, искренняя вера. Здесь всё было по-другому. Люди в этом мире не представляли себя без Бога, для них была абсурдна сама жизнь без него, они молились, по-настоящему веря. Для них это было совершенно естественно, не было в них той прерванной нити, как у многих его современников из XXI века.

– Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; Да приидет Царствие Твое; Да будет воля Твоя и на земле, как на небе; Хлеб наш насущный дай нам на сей день; И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки. Аминь, – шептали губы слова выученной уже «в этом» времени молитвы.

Протирающая чистой тряпицей икону старушка подозвала Тимофея ближе.

– Приложись, солдатик, тебе нужно. Ничего, другие постоят немного, подождут.

Тянущаяся к святыне очередь замерла в ожидании.

– Вот, возьми ещё ладанку, соколик, – и она, перекрестив, вложила небольшой кожаный мешочек в руку Гончарову. – Спаси и помилуй, господи!

Тимоха, шепча слова благодарности, полез в карман и звякнул монетами.

– Сколько я вам должен, бабушка?

– Нисколько, – покачала она головой. – Во славу божию! Пусть Пресвятая Богородица убережёт тебя.

– А город-то какой огромный! Домов-то, домов каменных вокруг сколько, ты погляди! А людей всяких какое множество! – болтал без умолку Ленька, топая с другом по улице. – Нее, куда уж там Уфе до Астрахани, а уж про Стерлитамак так я и вовсе не говорю. А когда-то ведь ох и шибко большим мне он казался, огромным, чай, ведь не деревня, а город! А какова же это Москва тогда али сама амператорская столица?

– Да раз в пять, а то и в десять, небось, поболее Астрахани будут, – пожал плечами Тимофей. Наверное, в первый раз за эти последние восемь месяцев у него на душе было светло и легко.

– Ох ты, в деесять! – протянул изумлённо Блохин. – Откуда же это людей-то в неё столько съехалось! Это же сколько им там провианта и дров надобно? Ужасть просто! А на Кавказе-то есть ли вообще города?

– Да вроде есть, – ответил неуверенно Тимофей. – Нуу, с такими как Уфа или Астрахань, они, пожалуй, навряд ли смогут сравняться. Какие там у них названия, сейчас попробую вспомнить… Тбили… вернее, Тифлис, Баку, Ереван, Дербент. Хоть убей, больше не припомню. Да они, небось, невеликие там совсем, может, немногим больше нашего уездного Стерлитамака будут.

– Ну да, конечно же, меньше! Ты чего?! – кивнул уверенно друг. – Откуда же им в тех местах большими-то вообще быть? Там же, говорят, горы ажно до самого неба тянутся. А хорошо ведь, Тимош, согласись, что мы с тобой в церкву зашли? Теперь и у тебя вот ладанка на шее, а мою мне матушка перед самым уходом надела.

– Хорошо, Лёнь, молодец, что посоветовал, – улыбнулся Тимофей. – Ну что, как ранее и договаривались, на базар