— Ну, на этот раз не выкрутиться, мерзавцу! — радостно потирал руки воевода Лупу, беседуя со своим великим логофетом. — Не посмеет он поднять оружие на пашу. А если и станет противиться, престол так или иначе утратит. Не потерпит султан подобного неповиновения. Приготовить все необходимое для дороги! — приказал он. — И чтоб свита сопровождала воеводу Иона и все, что потребуется для его восшествия, чтоб было.

Деревья роняли листву, собирались в стаи перелетные птицы, люди убирали урожай. Дни растворялись в ранних сумерках, ночи становились все темнее и таинственнее. Стонали в пустынных полях сиротливые ветры, шелестели унылые дожди. Наступила осень...

Воевода Лупу сидел в своем позолоченном кресле и задумчиво смотрел, как по окну, словно слезы стекают струйки дождя. Перед ним на стуле с высокой спинкой расположился постельничий Енаке Катаржиу и взволнованно мял в вспотевших ладонях свою меховую шапку. Он должен был сопровождать воеводу Иона в Силистру и оттуда ехать в Валахию, чтобы подготовить все необходимое для возведения на престол нового господаря. Много забот, вызванных слабостью и болезненностью юноши, навалилось на плечи постельника... Но что делать? В таких случаях говорить с воеводой бесполезно.

— Поедешь, постельничий, с сыном нашим и проследишь, чтобы все честь по чести сделано было. Как только воевода Ион будет возведен на престол, дай нам знать. И смотри, как бы не упустить Матея, он попытается удрать к Ракоци. Посулишь большие деньги за его голову, дабы любым способом схватить. И запертым держите его в местах тайных, чтоб даже турки о них ничего не знали, пока сам я не прибуду и не сотворю суд.

— Будет исполнено! — поклонился жупын Енаке.

— Боярам валашским пообещай, что много пользы извлекут они от княжения сына нашего Иона и одарены будут сполна. А те, что подчиниться не захотят и роптать станут, держать сторону Матея будут, так их-то оговори перед пашой, что, мол, предатели, и пускай турки накажут их по-своему.

— Будет, как велено! — преклонил колена постельничий и облобызал воеводе руку.

— Счастливого пути, боярин, и дай нам бог здоровыми свидеться!

Постельничий вышел торопливыми шагами во двор, где его ждали рыдваны. На мягких подушках в господарской карете сидел обессиленный воевода Ион. Госпожа Тудоска вытирала ему платком покрытый липким потом лоб. Глаза ее были полны слез. Несчастный сынок ее отправлялся в дальнюю дорогу. Сумеет ли он перенести все тяготы, что ожидают его?

Госпожа тяжко вздохнула. Придворный врач синьор Скоккарди явился с сундучком со снадобьями и инструментами.

— Прошу вас, синьор, — молитвенно сложила руки госпожа, — позаботьтесь о нем!..

— Будем забота, будем, серениссима донна!

Скоккарди обмел украшенной страусиными перьями шляпой носки своих башмаков и уселся в карету. Возничие захлопали бичами, и рыдваны пошли месить уличную грязь. Три стяга сейменов в голубых одеждах составляли гвардию будущего господаря.

Воевода Лупу, стоя на высокой башне у дворцовых ворот, смотрел, как утекает поток рыдванов и всадников по лабиринту городских улиц. На этот раз он был спокоен. Все получится, как надо.

Но прежде чем Ион со свитой отбыл в Силистру, посланец второго логофета Штефана Чаурула уже скакал по дороге в Тыргул-Фрумос. На груди у него было спрятано письмо к воеводе Матею, в котором логофет сообщал о предстоящем отъезде Иона в Силистру. Получив это письмо, Матей тут же отправил силистринскому паше дары и деньги, присовокупив и просьбу не разорять страну его. Другое посольство, с еще большим количеством подношений, направилось в Царьград, одновременно везя силихтару и жалобу на соседа — воеводу Лупу, который в жажде величия и свою страну губит, и Валахию.

Кошельки с червонцами и дары сделали свое дело. Планы паши изменились. Он написал грамоту султану, в которой брал под защиту старого воеводу, потому как верным все годы Порте был и приказаниям послушный.

«...и вместо того, чтобы слать янычар на смерть от сабли Матея, как в Ненишорах было, лучше укрепить в княжении над Валахией этого мудрого воеводу Матея, потому что покорен он твоим приказаниям, старательно дань выплачивает и сверх того, многими богатствами владеет... По сему полагаю, что утверждение его на княжении никакого ущерба не принесет Великолепной Порте».

И послание паши султану, и жалоба Матея силихтару прибыли почти одновременно. Узнав о понесенных у Ненишор потерях и о поездке в Силистру сына Лупу, которого помимо воли султана собирались возвести на валашский престол, Мурад, подстрекаемый силихтаром, тут же послал за великим визирем.

Не подозревая, что его ждет, визирь поспешно явился. Он бросился целовать полу султанского халата, однако тот пнул его ногой. Визирь застыл, прижавшись лбом к полу. Над ним, как гроза, разразилась ярость Мурада:

— Может, ты выше самого султана, чтоб приказывать, когда назначать и когда смещать беев? Кто дал тебе власть преступать мою волю?

Великий визирь ощутил, как стынет в его жилах кровь.

— Ты думал, глаза наши не видят и уши не слышат все, что происходит в великом царстве?

— О, всемогущий! — в смертельном страхе забормотал визирь.

— Сколько кошельков взял за янычар, что сгинули в Валахии? А за тех татар? Отвечай, собака! Или я каленым железом заставлю тебя говорить правду!

— Сто кошельков... — пролепетал визирь.

— А за ложный приказ силистринскому паше? За него, сколько получил?

— Ничего не получал, пресветлейший!.. Аллах мне свидетель!..

— Больше уже не получишь, собака! — взревел султан. — Удушить его!

Стража схватила визиря и поволокла к выходу. Напрасно несчастный цеплялся за край ковра, напрасно кричал и просил милости и снисхождения. Султан даже не глянул в его сторону.

17

«Не было счастья, да несчастье помогло».

Русская поговорка

Тяжелым был для Иона и его свиты путь в Силистру. Непрекращающийся мелкий дождь вконец расквасил дороги, и кареты увязали в грязи по ступицы. Кое-как добрались до Силистры. В нескольких верстах от города будущему господарю стало так худо, что Скоккарди попросил постельника остановить обоз, так как нужно отворить княжичу кровь.

— Великий есть опасность пер ла вита дель дуче!

Но и после этого состояние здоровья