понимать его речь.

Мияко взяла его за волосы и чуть-чуть приподняла его голову, поднеся к ней свою.

— Ты осознал свою ошибку? — чуть ли не прошипела она, глядя прямо ему в его заплывшие глаза.

— Ва… Ва, я офофнал…

— Что именно ты осознал? — ещё сильнее дёргая его за волоса, продолжила она давить и «преподавать урок».

— Я болхе не буху…

Удар левой рукой ему в живот, и следом вопрос:

— Что именно ты не будешь?

— Прояфлять неуфагение… — постанывая и, кажется, начав плакать, ответил он.

Резкий удар затылком о ванную.

— А-а-А-а!!! Не нафо! Не нафо!!! — ерзая на стуле, молил он, а из его глаз уже отчётливо пошли слезы. — Я не буфу больфе! Не буфу…

— Какой же ты не исправимый имбецил… — больше для себя, проговорила Мияко, после чего вновь подняла его голову, поднесся к своей. — Что именно ты не будешь больше делать НИКОГДА?!

— Я не буфу… Я прафда не буфу… — заливаясь слезами и соплями, повторял он.

Мияку это явно начало злить — по ней начали бегать искры. И если она сейчас не успокоиться — она может их случайно применить к Харуцугу, который сейчас почти весь мокрый.

— Что ИМЕННО ты больше НИКОГДА НЕ будешь делать?! — повторила она вопрос, вдалбливая в него таким образом, что хочет от него услышать.

— Не буфу… Не буфу… Я не буфу, прафда!!! — явно не понимая, что от него хотят, продолжал он молить, желая, чтобы всё это побыстрее закончилось.

— Достал! — рявкнула Мияко и вновь отпустила его голову, отчего он ударился головой об ванную, а из его затылка пошла кровь.

Но Мияку это совершенно не интересовало — она, совершенно не слушая его вой и мольбы о прекращении, накрыла его тряпкой и… включила воду. И всё это сопровождалось болезненными стонами Харуцугу.

«Если так продолжиться дальше — она может полностью сломать его. И если это произойдёт, он уже никогда не оправиться от этого случая,» — смотря на это, комментировал я про себя. — «Главное, чтобы она не перегнула, а остальное — меня не интересует. И я уверен, что она всё поняла и не перегнёт, даже если захочет. Так что можно дальше стоять и просто наблюдать.»

Тем временем, Харуцугу вовсю извивался на стуле, словно змея, что попалась в ловушку. Но, естественно, проку с этого было никакого и он просто продолжал натирать себе руки и ноги о стул и веревки, удерживающие его. И всё это сопровождалось звуками того, как он пытается вдохнуть или что-то прокричать, но в этот момент в него ещё больше попадает воды, отчего он пытается её выплюнуть, но снова получает очередную порцию.

Примерно через пятнадцать секунд Мияко выключила поток воды и сняла с лица Харуцугу тряпки. Понятное дело, что первое, что он начал делать — выплёвывать воду, но вместе с этим он продолжал плакать и пытался что-то сказать.

Мияко же, дав ему время на отплёвывание воды, в очередной раз взяла его за волосы и поднесла к своему лицу, снова повторив тот же самый вопрос:

— Что именно ты больше никогда не будешь делать?

Харуцугу же в этот момент весь дрожал, а его глаза метались с Мияко на меня и на всё другое в этой комнате, словно он был готов видеть, что угодно, но только не её лицо.

Мияко же, очевидно, заметив подобное, ещё сильнее потянула его за волосы, из-за чего из Харуцугу вышел ещё один истошный крик.

— Смотри мне в глаза! Будь хоть раз за свою жизнь мужиком.

И только после этого он поднял на неё глаза, пускай и было видно, что делать он этого всё так же не хотел. А может, после этого его желание не видеть её только усилилось. Но Мияко в этот момент это явно не волновало. Для неё было главным, что он внял её словам и посмотрел на неё.

— Отвечай на мой вопрос. Что именно ты больше никогда не будешь делать?

— Я-я-я… — он пытался понять, что от него хочет Мияко, но, похоже, так и не понимал этого, поэтому тянул время.

— Что ты? — раздражённо спросила Мияко, тоже понимая эту очевидную истину, но всё же давая ему время.

— Я… я-я… я бофе не буфу… бофе не буфу…

Для Мияко это стало последней каплей и она в очередной раз резко опустила его голову, отчего он ударился головой и застонал. Мияко же на это нисколько не обращала внимания и в это время накидывала на него тряпку, заодно включая воду.

И так длилось больше двенадцати минут…

Из раза в раз почти одно и тоже. За это время Харуцугу несколько раз вырубался, но вода почти сразу приводила его в чувства, и начинался очередной «раунд», во время которого он вовсю молил о пощаде. На деле же он этим лишь раздражал и без того не слишком спокойную сегодня Мияко, которая после каждой его ошибки начинала процесс «наказания». И либо это была вода, либо обычные удары в живот или грудь.

И всё это длилось, как я сказал ранее, больше двенадцати минут, пока он не сказал, то ли случайно угадав, то ли действительно поняв, то, что от него и хотела услышать Мияко.

— Я-я… я бофе не буфу трофать Афиру… прафа… — и увидев, что Мияко на это никак не реагирует, мандража продолжил: — И бофе никогда не буфу прояфлять к фам неуфагение, Мияфо-сама… прафда… больфе нифофда не буфу…

И всё это время он заливался слезами, которые, казалось, идут всё это время.

И услышав это… Мияко отпустила его волосы, отчего он в очередной за сегодня раз ударился головой об ванную. Но на этот раз было иначе — до этого Мияко вкладывала в этот удар силу, а сейчас просто отпустила. И осознавая эту простую истину на лице Харуцугу появилась улыбка. И при этом он всё ещё плакал и истекал кровью.

«Довольно странное зрелище.»

Но на самом деле он ещё рано радовался, ведь Мияко лишь взяла перерыв, и мы только подошли ко второй части, без которой всё происходящее почти полностью теряло бы смысл.

— Раз ты это, наконец-то, понял, то уже хорошо. Теперь слушаешь меня внимательно, не перебиваешь, не хнычешь, не хлюпаешь и никак не раздражаешь меня. А если будет хоть что-то из этого