Знаешь, я уверен, тебе не повредит дней десять отдохнуть от старших. Сдается мне, вам было бы полезно отдохнуть друг от друга. Как ты считаешь?

— Может, мне еще и поблагодарить тебя за это?

— Нет, нет, совсем не обязательно. Мне от тебя ничего не нужно, только бы ты снова в норму пришел. Да, войдите.

Последнее он сказал в ответ на стук в дверь, и, когда Йохан просунул в кабинет голову и спросил, не помешал ли, Аннерс подумал, что сильным всегда везет и, если бы не постучали в дверь, зазвонил бы телефон и прервал не совсем приятный разговор старых и, несмотря ни на что, по-прежнему добрых друзей.

— Нет, не помешаешь, — вокруг глаз Макса собрались веселые морщинки, — мы вроде как уже закончили, верно?

— Да, сказал он, — безусловно.

И только у самых дверей класса вспомнил о своем намерении высказать Максу все, что о нем думает.

4

Стояла совершенно немыслимая для этого времени года жара. Дело шло к середине сентября, а в классе было душно, как в парнике. Одежда липла к телу, ребята сидели в майках и закатанных джинсах и перестали вообще что-либо делать. По крайней мере на его уроках. Учебники и тетради на столах были раскрыты на тех же страницах, что и накануне, и двумя днями раньше.

Приближался отъезд, и ребята выдумали новую игру. В последнее время они стали на редкость изобретательны. Новая игра называлась «Я плохо себя чувствую, можно мне уйти: я пойду прилягу». Первым осуществил затею Клэс. Он сдвинул в сторону учебники, принял страдальческий вид и простонал:

— Что-то мне нехорошо. Можно я пойду прилягу?

А спустя некоторое время уже сидел, привалясь к стене, и курил.

На следующий день пришел черед Микаэля и Бондо, и Бондо, как всегда, сыграл лучше всех. Он весь скорчился и прижал руки к животу.

— Черт, совсем загибаюсь!

Они тоже поторчали у стены — ведь их было видно в любое выходящее во двор окно. На педсовете Макс заметил, что эпидемия, неожиданно поразившая старшую группу, дает, конечно, определенный повод для волнений, но есть надежда, что к отъезду они поправятся.

— А ты как думаешь, Аннерс?

— Наверняка поправятся, — сказал он, и Бьёрн засмеялся.

— Жара, — проговорил Йохан. — Вам не кажется, что это от жары?

— В такую жару и впрямь недолго заболеть, — осторожно вставил Айлер, поглаживая указательным пальцем длинный прямой нос, — но меня несколько удивляет, что все трое заболели так внезапно, один за другим.

— Но ведь действительно очень жарко, — вмешалась Сусанна, и Йохан иронически приподнял уголки губ, — тем более сейчас, в сентябре.

— Ну ладно, — сказал Макс и перешел к вопросу о поездке.

Бьёрн стал с воодушевлением рассказывать, что все уже готово, они с ребятами подготовили программу, и намекнул, что работать с ними было легко, дело шло как по маслу.

К Аннерсу со всех сторон устремились удивленные, любопытные, многозначительные взгляды: вот, оказывается, как хорошо ребята могут себя вести, вот какого отношения к себе можно добиться.

От жары одежда липла к телу, в классе было душно, как в парнике, и ребята абсолютно ничего не делали, просто сидели и ждали звонка. Он уже привык брать с собой какой-нибудь журнал и время от времени заглядывать в него на уроке. Чтобы хоть чем-то заняться в эти мучительные дни, когда он благодарил судьбу, если воспитанники не особенно задирали его. В душе он по-прежнему поражался, что все это произошло именно с ним, а надежда на то, что им когда-нибудь надоест его мучить, таяла с каждым днем.

— Мне что-то нехорошо, — сказал Тони, и Бондо понимающе хмыкнул.

Нет, на сей раз этот номер не пройдет. Хватит того, что случилось два дня назад и о чем был разговор на педсовете. Снова выслушивать саркастические замечания коллег и видеть насмешливо вздернутые уголки губ — нет, это совершенно невыносимо. Пора с этим кончать. С него достаточно. Просто-напросто пора с этим кончать, и все.

— Можно мне уйти: я пойду прилягу?

— Ты уйдешь... сейчас скажу... ровно через двадцать минут. Когда закончится урок.

Коротко, ясно и неприязненно, раз уж они сами напрашиваются. Из-за них он попадал в ситуации одна глупее другой. Он устал от них, устал от их бесконечных, назойливых приставаний, устал копить в себе изматывающее раздражение, устал от своей собственной усталости.

Вид у Тони был больной. Остальные, поскольку шутка повторялась не впервые и утратила остроту новизны, следили за развитием событий довольно-таки лениво. Но в их поведении чувствовалась скрытая угроза, он не мог быть абсолютно ни в чем уверен и не знал, что они еще выдумают.

Перестань кривляться и корчить из себя больного, подумал он. Тебе ведь это с большим трудом дается. Особенно тебе.

Неизвестно почему он решил, что у Тони весьма скромные актерские способности, но, судя по теперешнему поведению, подросток сумел их развить. Во всяком случае, он сидел, покачиваясь на стуле, стиснув зубы, и так сжимал пальцами карандаш, будто хотел разломать его на части.

Ну что ж, прекрасно, мой мальчик, просто бесподобно! Сейчас ты поправишься, Тони Малыш, сейчас ты у меня быстро поправишься!

И с неожиданной злостью подумал, что был бы только рад, если бы они все и вправду заболели, если бы их поразила какая-нибудь зараза, — пусть знают, почем фунт лиха.

Тони застонал.

— А поновее ничего не могли придумать? — спросил он, пытаясь съязвить. — Хотя бы для разнообразия.

— Ему ведь на самом деле плохо, — сказал Бондо.

— Безусловно. Но все пройдет, как только кончится урок, вот увидишь.

Ему хотелось потребовать, чтобы парень перестал ломаться. Стукнуть по столу и крикнуть: «Прекрати сейчас же ломать комедию, я знаю, что у тебя ничего не болит, прекрати сейчас же!» Но он овладел собой и начал листать педагогический журнал, понимая, что они ничего не делают, просто сидят и исподлобъя наблюдают за ним. Тело покрылось испариной, из-под мышки скатилась капелька пота.

Вакантное место. Частной школе с ограниченным контингентом учащихся требуется учитель. Прекрасные условия.

Может, с маленькими детьми будет легче. Совсем маленькими. Внимательные, заинтересованные, чистенькие,