Я щедро вознаградила своего делового советника и дала понять, что и в дальнейшем надеюсь на возможность нашего сотрудничества. Илларион Павлович, конечно же, был не прочь и даже предложил мне себя в роли постоянного консультанта по всем текущим вопросам, однако на мой взгляд такое расточительство было бы излишним. Я намеревалась самостоятельно разобраться во всех своих делах и прибегать к помощи из вне лишь в наиболее тревожных и опасных случаях!

Думаю, вам не терпится узнать, что же случилось с моей дорогой сестренкой!?

Я сразу поняла, что здесь что-то неладное и потому отправила своего верного стража за бабой Феней сразу, как только Демьян вернулся, благополучно выпроводив восвояси моего родителя.

— Алиса, я не хочу тебя заставлять говорить то, о чем тебе больно вспоминать, но я хочу знать, есть ли что-то, причиняющее тебе физическую боль? Ты мучаешься, я вижу! Он бил тебя, да? — я старалась говорить очень осторожно, уговаривая, убеждая ее.

Она посмотрела на меня своими доверчивыми и испуганными глазами, и тоненькая нижняя губа вдруг задрожала, а потом она снова заплакала.

— Тогда, хотя бы позволь моей знахарке посмотреть на тебя! Я доверяю ей, и она очень помогла мне. Если ты сделаешь это, я не стану мучить тебя расспросами.

Она только едва заметно кивнула мне.

Баба Феня явилась скоро, ворвалась в комнату со своей удивительной и так не свойственной людям ее возраста резвостью.

Она кинулась ко мне, охая и причитая, а я уже и не замечала своих недугов, вежливо отмахиваясь от ее помощи.

— Здравствуйте, баба Феня, спасибо вам за тот отвар, он и в самом деле чудодейственный, иначе я бы точно не смогла так долго продержаться на ногах!

— Ах, внученька, да что ж ты меня так мучаешь и тревожишь, тебе лежать да сил набираться, а ты все убежать от меня стремишься! Не нравится мне твоё бледное личико что-то! — в ответ запричитала гостья.

— Ну вот опять вы за свое, баба Феня, не для себя я вас позвала, а для сестренки, о которой я вам рассказывала! Вы уж осмотрите ее своим зорким глазом, а то она мне и выговорить не может того, что отец с ней сделал, а я уж таких ужасов себе напридумывала, что голова разболелась пуще прежнего! — я указала взглядом на притаившуюся неподалеку Алису.

Баба Феня так переживала за меня, что и не заметила ее, когда вошла, а теперь перевела свой непомерно заботливый взгляд на мою сестренку и сразу нахмурилась. Несколько мгновений она молчала, а потом, не задав ей при мне ни одного вопроса, произнесла:

— Пойдем-ка, душенька, знакомиться, пусть твоя сестра пока отдохнет, успокоится, а мы с тобой чаю травяного выпьем, да поговорим немного! — она сказала это той особенной интонацией, против которой совершенно невозможно было устоять. С одной стороны, это звучало как вежливая просьба — ласковая такая, и в то же время, было в ее взгляде или голосе что-то настойчивое, уговаривающее.

Алиска не стала противиться, да и не умела она никогда отказывать в чем-либо людям и уж тем более пожилым бабушкам с таким трогательно заботливым лицом.

Она молча поднялась с места и покорно проследовала за ней.

Дверь захлопнулась, и я откинулась на подушки. Стало немного спокойнее, и в голове как будто не так шумело теперь.

Ждать возвращения знахарки пришлось долго. Я снова волновалась и бессильно сжимала кулаки, проклиная отца. Потом в дверь постучали, и я взволнованно крикнула:

— Войдите же!

Старушка тут же прошла ко мне, привычно присела на край постели и взяла меня за руку — я сразу заметила, что сестры рядом нет.

— Я дала ей снадобье, пусть лучше поспит! — заметив мое беспокойство, ответила знахарка.

— Как она? — нисколько не успокоившись, спросила я.

— Она, как и ты, сильная и умная девочка, она обязательно справится! — начала баба Феня.

«Сильная? Кто — Алиса?» — я впервые начинала сомневаться в компетентности своей лекарки.

— А я думала таких супостатов как наш граф, упокой, Господь, его грешную душу, больше нет, ан нет, ваш батюшка ничем не лучше! — со вздохом призналась она.

— Он избивал ее, да? — я не знаю, чего во мне тогда было больше: тревоги за сестренку или злости на отца, а может, того и другого поровну.

— Избивал, самолично грех на душу взял, злость свою на ней испытывал, нелюдь! Синяки мы, конечно, вылечим, пройдет все, да вот в голове у нее страхов столько, что и не переборешь всего, боится она теперь очень, даже тени собственной боится, улыбнуться боится и в глаза смотреть людям не может — тоже боится, страхи теперь за нее решают, руководят ее, подневольной делают, от людей закрывают.

Я хмурилась, прикусывала губы, страшное чувство вины завладело мною.

— Я не знаю всего того, что он с ней сотворил, да только девочка теперь на левую сторону ничего не слышит и, наверное, этого я исправить, внученька, уж и не смогу! — она печально вздохнула, а у меня и сердце биться перестало от ее слов.

— И еще… я у нее отметины заметила, свежие совсем на руках, особенные они, ее рукой сделанные…

Она замолчала, а я все поняла — вспомнила про письмо, она ведь уже в нем признавалась мне, что мыслила о самоубийстве, так значит…

Руки похолодели, кожа покрылась мурашками: я все еще помнила то отчаяние, что толкнуло меня к краю пропасти, и никогда бы не пожелала сестре отказаться там же.

— Ты приглядывай за ней, одну не оставляй: демоны в наших головах могут быть сильны, они могут заставить нас делать то, чего мы не желаем, а ее страх застилает глаза и ослепляет! Только с твоей помощью, вместе, вы сможете их перебороть! — она вздохнула и я поняла, что ей сейчас больше нечем меня взбодрить и утешить.

— Спасибо вам, баба Феня! — поблагодарила я старушку, а сама не смогла больше и минуты пробыть в этой комнате.

Схватившись за колокольчик, я позвала прислугу и велела отвести меня в комнату к сестре. Я улеглась рядом с ней, прижав Алиску к себе, как делала это раньше и наконец-то позволила себе вдоволь поплакать, пока она спит и не может увидеть моей слабости.

Это не длилось слишком долго, так как, в конечном счете, я тоже уснула. Хотя до вечера было еще далековато, мы проспали несколько часов. И знаете что? Я впервые почувствовала себя по-настоящему ДОМА.

Совершенно точно, что мой дом там, где со мной рядом мой дорогой и близкий человечек, и теперь мы снова были вместе: вдвоем против целого мира.