Хотя это право после февраля 1942 г. осуществлялось только по просьбе комендантов лагерей, последние часто были куда более рьяными сотрудниками, чем фронтовые командиры, чья степень молчаливого согласия с эйнзацгруппами и зондеркомандами оставалась спорным вопросом, затуманенным взаимными политическими обвинениями и кастовым духом, честью мундира.

Браухич заявил, что не знает случаев выполнения приказа о комиссарах военнослужащими вермахта. Исследование данной темы показывает, что Браухич лгал, но многие испытывают искушение уклониться от нее, а сравнение с СД считать бесполезным. Во-первых, потому, что самая большая по масштабам бойня в рамках приказа о комиссарах проводилась вовсе не в прифронтовых зонах, а в германских концентрационных лагерях, в которых сотни тысяч советских пленных осуждались на смерть гражданскими службами германского гестапо. Во-вторых, потому, что вермахт и никто, кроме вермахта, нес ответственность за убийства пленных, во много раз большие, чем общее количество жертв приказа о комиссарах и правил фильтрации, а именно из-за нежелания сохранить живыми четыре миллиона пленных. (Цифра погибших военнопленных несколько преувеличена. Не вернулось из плена (включая невозвращенцев и воевавших и погибших на стороне немцев) 2283,3 тыс. чел. из 4559 тыс. пропавших без вести и пленных и 500 тыс. пропавших без вести, не внесенных в списки войск. — Ред.) И все-таки именно этот недостаток, порожденный состоянием рассудка, привел к появлению приказа о комиссарах и сопутствующих директив: состояние разума, не известное до сих пор ни в какой-либо другой войне (на Корейской войне 1950–1953 гг. и во Вьетнаме в 1960-х — начале 1970-х гг. американцы по зверствам намного превзошли вермахт. — Ред.). История операций фильтрации проистекает из общего менталитета, рассматривавшего советских пленных как нечто ниже человеческих существ и наблюдавшего, как они умирают, словно мухи. Фельдмаршалы, верившие 30 марта 1941 г., что смогут обезвредить приказ, не расписываясь на бумаге, недооценили истинную силу многих лет национал-социалистической обработки рядовых солдат.

Никто из командующих армиями или группами армий открыто не выступил, чтобы прекратить действие приказа о комиссарах, кроме составления протестов в ОКВ. Случай Вильгельма Йозефа Франца фон Лееба, самого либерально мыслящего и гуманного (по его приказам Ленинград подвергался варварским артобстрелам и ударам с воздуха. — Ред.) среди трех немецких командующих группами армий, дает наилучшую иллюстрацию того, что произошло. Ведь это факт, что среди документов, служивших свидетельствами в процессе над ОКВ в Нюрнберге в 1948 г., было значительно больше докладов о расстрелах политических комиссаров из группы армий «Север» Лееба, чем из любой другой. В эту группу армий входила 4-я танковая группа (с 1942 г. армия) Гепнера, заявившая о ликвидации 172 комиссаров за первые четыре недели войны. Более «скромные» в этом плане 16-я и 18-я армии на фронте Лееба заявили к декабрю 1941 г. о расстреле 96 комиссаров, Лееб утверждал, что в действительности это очень малая пропорция, потому что только на фронте этих двух армий были взяты в плен 4250 политических комиссаров. Но из перекрестного допроса выяснилось, что 4250 — это только гипотетическая величина. 16-я и 18-я армии взяли в плен 340 тыс. пленных. Лееб предполагал, что в Красной армии один политрук приходится на 90 солдат — абсурдное представление, — отсюда и получаются 4250 захваченных комиссаров. Расстрелять девяносто шесть из них — конечно же это самый успешный саботаж гитлеровских приказов.

Этот аргумент при всем его хитроумии не пришелся по душе Гансу Рейнхардту, который командовал корпусом в 4-й танковой группе (армии) — той, что расстреляла куда больше комиссаров, чем другие. Рейнхардт называл эти цифры фальшивыми с начала до конца. Его начальником был Эрих Гепнер, которого мир лучше знает как лидера заговора июля 1944 г. Если верить Рейнхардту, эти цифры использовались Гепнером, чтобы успокоить верхушку ОКВ и заставить их думать, что приказ выполняется. Фон Манштейн, который тоже командовал корпусом под началом Гепнера, говорит, что Гепнер хотел заявить протест Альфреду Йодлю как начальнику штаба оперативного руководства ОКВ. Тем не менее в отчете о своей деятельности печально известный Франц Шталекер, командовавший эйнзацгруппой, действовавшей на фронте группы армии Лееба, писал Гейдриху, что встретил со стороны Гепнера «тесное и почти сердечное» сотрудничество.

Браухич на допросе вначале уклонялся называть это чудовищной ложью против генерала, которого Гитлер после всего сместил, а потом и приказал повесить. Впоследствии Браухич изменил свое мнение и заявил, что это отрывок относится к сотрудничеству на фронте, где эйнзацгруппа была должна воевать бок о бок с армией. Браухич был не из тех, кто называет вещи своими именами. Если генералы вроде Гепнера смущались, слыша показания такого характера, то кто же нес бо…льшую ответственность за эту ситуацию, чем Браухич?

Да и не мог германский солдат на поле боя быть точнее в своей оценке, что собой представляет политический комиссар, чем команды, занятые фильтрацией в лагерях. Венский журналист Эрих Кох, служивший в дивизии СС «Адольф Гитлер», описывает случай ареста женщины, которая готовила пищу для комиссаров в маленьком городке на Украине. Ее соседи-пленные донесли на нее, что она — переодетый комиссар, и ее казнили. Ее одежду отдали какой-то крестьянке, которая вытащила оттуда 100 тыс. рублей и несколько военных карт с отметками, которые она передала. Похоже, доносчики не лгали. Но задумываешься, сколько настоящих комиссарских поваров могли бы быть не казнены при подобных уликах. Когда после термидора были открыты двери тюрем Французской революции, обнаружили, что там почти не осталось никаких бывших, иностранных агентов или священников. Почти все, кто ожидал гильотину, были заурядными крестьянами в своих блузах, шалях и с узелками. На них донесли их соседи.

Окончательная несуразность приказа о комиссарах проявляется в докладе, который офицер разведки (или Ic) XXVIII корпуса послал в штаб 18-й армии 27 сентября 1941 г. Железнодорожный батальон пожилых советских резервистов был окружен и взят в плен. Среди них был найден спящим на берегу реки седовласый господин академического вида. Он оказался профессором Канаевым, автором книг по истории российской литературы. Вероятно, профессор выехал из осажденного Ленинграда вместе с кинопередвижкой для этих ветеранов. Но так как Канаев был секретарем Литературного института Академии наук, а посему чиновником советского государства, он был отнесен к разряду политических комиссаров и расстрелян. По той же причине можно было бы отобрать члена какого-нибудь британского совета (муниципалитета и т. д.), или помощника режиссера из Ассоциации зрелищных мероприятий для военнослужащих, или лектора из «Британского пути и цели».

Анжу. Кто тут у нас?

Ретес. Тис Рамус, королевский профессор логики.

Гиз. Заколи его!

Рамус. О боже мой!

В чем же виноват Рамус?

Гиз.