рос и все больше и больше центристов перемещалось ближе к краям политического спектра, политическая база Горбачева становилась все слабее. В его интересах как политика было выработать представление о том, что сохранению существования сильной центристской коалиции нет альтернативы. XXVIII съезд партии в июле 1990 года продемонстрировал усилия Горбачева а) по предотвращению формального раскола в коммунистической партии, чтобы сохранить свою роль центриста, и б) по продвижению партии и ее политики в более радикальном направлении, чтобы идти в ногу с растущей поляризацией.

Отбор делегатов был поручен региональным партийным комитетам, в результате чего съезд оказался гораздо более консервативным, чем состав партии в целом. В результате в первые дни дебатов Горбачев и его союзники-реформаторы подверглись широкой, обильной и жесткой критике, а Лигачев выступил с обвинениями с консервативных позиций. В свете преобладания реакционеров на съезде Коммунистической партии РСФСР, прошедшем всего за месяц до этого, сторонним наблюдателям представлялось, что Горбачев, возможно, будет вынужден отказаться от своих планов по дальнейшей реструктуризации руководящих органов партии. Выяснилось даже, что его могут сместить с поста генерального секретаря или ему придется разделить власть с жестким противником. Как минимум, создавалось впечатление, что сторонники жесткой линии консолидируют свои силы, чтобы помешать Горбачеву и его программе преобразований.

Однако к концу съезда Горбачев остановил и переломил консервативные тенденции. Подавляющим большинством голосов он был переизбран на пост генсека, а в борьбе за пост заместителя генерального секретаря КПСС его кандидат В. А. Ивашко наголову разбил Лигачева. Политбюро было полностью перестроено и расширено за счет включения первого секретаря каждой республики и ряда второстепенных членов. Лигачев уехал в Сибирь, не сумев добиться даже переизбрания в ЦК. Один ликующий делегат заключил: «Чудовище консерватизма убито!»[134]

В то же время Горбачев умиротворял консерваторов, отказываясь отменить демократический централизм, распустить партийные ячейки на предприятиях, в армии и милиции или согласиться с другими подобными требованиями «Демократической платформы» – радикальной фракции КПСС и съезда. В результате Ельцин и многие радикальные депутаты, в том числе главы администрации Москвы и Ленинграда, вышли из КПСС, чтобы бросить вызов партийному порядку извне.

Горбачев явно надеялся избежать отдаления радикалов. Его тактика сводилась к нейтрализации или чистке пуритан и технократов, сплотившихся вокруг Лигачева, чтобы сместить центр тяжести партии влево и убедить левых радикалов поверить в то, что он воспользуется своими новыми полномочиями в интересах радикальных реформ. Он преуспел в первых двух отношениях, но при этом потерял радикалов. Тем не менее, если угроза доминирования консервативных сил на съезде действительно существовала, то первые две цели были для Горбачева важнее, чем третья.

Если же говорить о политическом содержании, то съезд отразил борьбу трех основных тенденций внутри партии. Одна из них, представленная Лигачевым, означала готовность борьбы за сохранение монополистического положения партии в обществе, экономике и государстве. Вторая, представленная Ельциным, являлась аболиционистской и требовала от партии отказа от руководящей роли в политическом и организационном плане путем роспуска партийных ячеек в неполитических учреждениях и передачи организационных ресурсов партии независимым госорганам, которое перераспределили бы их между разнообразными общественными и политическими силами. Горбачев занял центристскую позицию: антимонополистическую и антиаболиционистскую. По его словам, «[на] вопрос о том, должны или не должны быть партийные организации на предприятиях, можно ответить очень просто: должны. Это, естественно, в полной мере относится и к членам других партий»[135]. Горбачев призывал партию занять свою позицию в конкурентной борьбе, и пусть население решит, к каким организациям присоединиться. «Пусть решит общество» – таким, по-видимому, был его посыл. Тем временем он удержит свою позицию и свою политическую роль сторонника сохранения за компартией статуса государственной.

В своих речах на открытии и закрытии съезда, а также в более коротких выступлениях между ними Горбачев играл на преобладающих опасениях консервативных и неопределившихся делегатов, что общество выступит против них и поступит с ними соответственно в отсутствие успешных реформ. Это было предупреждение достаточно убедительное, поскольку прозвучало оно непосредственно после краха коммунистических режимов в Восточной Европе. Горбачев представлял себя единственным и незаменимым лидером, который сможет спасти партию и страну от такой участи. Когда делегаты пригрозили вотумом недоверия руководству, Горбачев предупредил их, что такой бунт может настолько разделить партию, что она никогда не восстановится: «Если вы хотите похоронить партию, разделить партию, просто продолжайте так действовать. Но серьезно об этом задумайтесь!»[136]Ленинистам особенно был близок этот принцип политической жизни: раскол элит приводит к угрозам снизу. Подводя итоги своему переизбранию на пост генерального секретаря, Горбачев ясно дал понять, что требует от партии не мешать дальнейшей радикализации реформ. Единственный реальный выбор был между демонополизацией и маргинализацией: «Успех партии зависит от того, осознает ли она, что общество уже изменилось. В противном случае другие политические силы вытеснят ее, и мы потеряем свои позиции»[137]. Он призвал делегатов «навсегда положить конец этой монополии»[138]. Такой подход, вероятно, помог обеспечить эффект присоединения к большинству среди делегатов съезда, которые, очевидно, больше опасались маргинального будущего без Горбачева, чем радикализированного конкурентного будущего с ним у руля. Напротив, для радикальных демократов внутри партии страх в ней остаться явно превышал их опасения оказаться изолированными от организационных ресурсов партии.

Горбачев на защите своего лидерского потенциала

Горбачев был не просто специалистом по решению национальных проблем, научными методами искавшим золотую середину, баланс между реформами и стабильностью, а также новыми целями и традиционными ценностями. Он также был политиком, которому приходилось защищать свой авторитет от придерживавшихся мнения, что растущие противоречия в обществе доказывают его некомпетентность, вину и даже его несостоятельность как лидера[139]. Как и его предшественники, Горбачев укреплял свой авторитет, пытаясь представить себя незаменимым в деле решения проблем и создания политических коалиций. По мере того как становились очевидными уязвимые места его программы, ему, как и любому политическому деятелю, приходилось беспокоиться о том, как они повлияют на его политический авторитет. Эта озабоченность очевидно проявлялась в его выступлениях в 1989–1991 годах, на третьем этапе правления, когда он (как и его предшественники) занимал в политике оборонительную позицию. Она приняла форму постоянных попыток защитить себя от обвинений в том, что он все испортил.

Еще в 1988–1989 годах Горбачев часто защищал перестройку от ее критиков как справа, так и слева. Но только в 1990 году в его речах зазвучала настоящая тревога, отражающая растущую поляризацию, которая представляла угрозу как общественному миру, так и политическому положению Горбачева. В своем выступлении на первой конференции Коммунистической партии РСФСР (перед враждебной, реакционной аудиторией) в июне 1990 года Горбачев почувствовал необходимость