– Пойдем гулять!

– Эварс, погода плохая…

– Ты бледная. Ты должна немного гулять, потом вкусно ужинать.

– Хорошо. Пойдем тогда на колокольню, помнишь, мы с тобой ходили? Там повесили новые колокола, скоро как раз будут звонить.

– Да, конечно, если ты хочешь.

Вчера вечером я думала, что я так толком ничего и не знаю о его жизни в Австралии. И решила, что сегодня спрошу его – о его доме, о работе, ведь у него есть где-то кафедра, где он разговаривает с коллегами, собирается защищать диссертацию, о его соседях, одна из которых, скорей всего, моя мама… Не знаю, почему так получается, но разговоры об Австралии дальше шуток не идут. Как-то он мне объяснил: «Здесь как будто другая жизнь, не хочу думать о доме». Не могу сказать, что мне как психологу понравилось это объяснение, но, возможно, я слышу что-то другое.

– Олья, тебя есть виза?

– Виза?

– Да. Или что должно быть у русских, чтобы поехать за границу?

Я замерла. Ведь он еще ни разу ни о чем таком не говорил. Говорил, что не хочет уезжать, говорил, что здесь ему лучше, чем дома, говорил, что должен понять, что такое настоящая русская зима, которую так любят русские и боятся иностранцы, должен прожить всю эту зиму, спрашивал, какая у нас весна, и говорил, что хочет ее увидеть. Но о том, чтобы я приехала в Австралию, пока не говорил.

– Ты приедешь ко мне?

– Конечно. У меня есть загранпаспорт, мы ездили с сестрой на море.

– На море?

– Да. В Турцию и Грецию. Я люблю плавать в море.

– Отлично!

– Ты собираешься уезжать?

– Да.

– Да? – Я даже остановилась. – Когда?

Эварс засмеялся:

– Когда-нибудь!

Я шутливо стукнула его по плечу:

– Тогда не говори «да»!

– Хорошо, я говорю «нет»!

– Расскажи мне о своей стране. Я тебя уже много раз просила.

– Не знаю, что рассказать. Для меня это обычное, для тебя – интересное. Что рассказать?

– Ты видел кенгуру?

– А ты видела медведь? – засмеялся Эварс.

– В цирке и в зоопарке.

– Я видел кенгуру, но они не живут в городе. Еще я не ем мясо кенгуру.

– Почему?

– Белые австралийцы почти не едят кенгуру. Что еще я могу рассказать? У нас есть оооочень длинный забор, который построили фермеры еще в девятнадцатый век, потому что дикие собаки ели овцы. Но сейчас военные охраняют этот забор.

– Зачем? Там военные базы?

– Не знаю, – довольно равнодушно пожал плечами Эварс. – Я не интересуюсь политика и война. Некоторые люди думают, что из Австралия идут тоннели в Антарктида. И блогеры пытаются найти эти тоннели. Короче, это наши мифы. Как ваши медведь и балалайка. Так, правильно?

– Да, еще берёза и Пушкин, чтобы был полный набор.

– Тогда еще холод, автомат Ка-ла-шни-кова и – водка! – засмеялся Эварс. – Но это для туристы, а я не турист. Я хочу узнать Россию изнутри.

– Почему? Я всё время хочу тебя спросить – почему? Почему – русский язык? Зачем он тебе?

– Знаешь, у меня очень рано в детстве появилось ощущение, что есть какой-то огромный мир – далеко, как будто на другая планета. Я люблю мой город, где я родился и живу, я плаваю в океан, это здорово, я люблю плавать. Если ты спросишь – ты скучаешь, хочешь домой? Я тебе скажу – я хочу плавать в океан, для меня это часть моя жизнь. Океан – это особая энергия, мне не хватать ее.

– Не хватает.

– Да! Но мне нравится узнавать другая жизнь. И я думал сначала, что буду учить китайский или хинди и поеду туда жить. Но потом я посмотрел фильмы о России и решил – вот это настоящая другая планета. Другие люди, другая музыка, другой язык, холодное солнце, снег. И решил полететь туда. То есть сюда.

– Ты правда такой романтик?

– Нет. Я прагматик.

– Ты? Ты учишь русский просто так, из научного интереса, приехал сюда. Что здесь прагматичного?

– Сейчас… – Эварс быстро набрал что-то в переводчике. – Практика – критерий истины! Я приехал и смотрю.

– То, что ты видишь – не истина. Ты видишь лишь то, что видишь. И понимаешь это по-своему.

Эварс поднял обе руки:

– Сдаваться! Я не сильный в философия. Я очень трудно сдал философия, не мог запоминать ничего. Мне нравится лингвистика. И немного психология, но только потому, что моя подруга психолог.

– Я?

– Да, ты, – засмеялся Эварс. – Мне нравится чистая наука о языке. И еще нравится смотреть на люди, слушать их.

– Почему ты так мало рассказываешь мне о своей стране?

– Зачем? Приедешь, посмотришь все сама. Я расскажу тебе о моя Австралия, но ты, возможно, не будешь любить ее.

– Она мне не понравится?

– Да! У нас очень агрессивное солнце. Много ядовитые змеи. И ядовитые…ммм… – он быстро посмотрел в переводчике, – пауки! Много высокие заборы, много небоскребы и много пустая земля. Много овцы.

– А крокодилы? Я смотрела фильм, там в океане были крокодилы.

Эварс хмыкнул:

– В русском лес… лесу? или лесе?

– В лесу, с ударением на «у», – засмеялась я.

– Да, в русском лесу есть волки?

– Да, где-то есть.

– Они опасные для люди?

– Конечно.

– Вы ходите в лес?

– Да, за грибами и просто…

– И мы плаваем в океан. Русский волк – это нормално, наш крокодил – это тоже нормално. Тебе нравится моя страна?

– Мне нравится всё, что связано с тобой. – Я провела рукой по его волосам. – Нравятся твои волосы, твоя улыбка. Твой характер. У тебя есть фотография, где ты без бороды и усов?

– Зачем? – удивился Эварс.

– Интересно.

Он поискал в телефоне и показал мне фотографию.

– Ой…

– Что? Не нравится?

– Нет, но…

Без бороды его лицо было совсем другое, как это часто бывает, и я бы, наверное, не сразу его узнала. Что-то слабое или неуверенное проступало в нем. Или мне так показалось, я привыкла к его приятной коротко стриженной бородке, аккуратным нешироким усам.

– Как лучше?

– Так, как сейчас.

– Ты очень красивая, Олга…

Эта магическая формула, которую Эварс повторяет часто, действует на меня одинаково, я не привыкла пока, я никогда не думала о том, что я красивая. Наверно, это правда, ведь Саша тоже меня любит. Но Эварс говорит это так, как будто он теряет последние силы от моей красоты, сражен ею, покоряется ей. Мне важно, что я красива? Не знаю. Мне важно, что я нужна Эварсу.

Глава 22

– Я продала мамину квартиру! – Женщина прочно села на стул, поправила бант на ярко-синей шелковой блузке, перекинула спадающую прядь светлых крашеных волос, прядь упала на глаз снова, женщина снова и снова старательно заправляла прядь за ухо, задевая длинную серебряную сережку. Спиральные сережки крутились и крутились, одна быстрее, другая медленнее. – Да, продала. – Она замолчала, как будто ожидая от меня какой-то реакции.

– Вас обманули при продаже?

– Нет! Что вы! Всё отлично! Я купила большой дом на краю города. Всё отлично! Всё, как я хотела! – Сквозь сильный макияж проступил настоящий румянец, совсем другого цвета, покраснели даже уши и шея.

Я налила воды и пододвинула посетительнице стакан. Та недоуменно посмотрела на воду, потом резко взяла стакан и жадно сделала несколько глотков.

– Да! Всё получилось! Но я продала квартиру вместе с мамой. А мама – умерла. Через три дня. Понимаете? Я ни в чем не виновата! Я же хотела взять ее к себе, в новый дом! Мне не хватало денег. Да, ей не нравился мой муж, и ему не нравилась мама – и что? Места много, она жила бы в своей комнате, как королева! С окнами в сад!

Я могла задавать вопросы, могла не задавать. Я знала, что эта не очень юная, но еще не пожилая дама всё равно расскажет всё, что не дает ей спокойно спать и есть, встанет и уйдет. Мои реплики, вопросы, оценки, тем более советы ей совершенно не нужны. Но женщина молчала. И я тоже молчала.

– Я пришла получить помощь, – сжав губы, наконец, сказала женщина.

– Какого рода?

– Какого рода? Вы получаете деньги за то, что оказываете услуги психологической помощи!

– Я слушаю вас.

– Я всё сказала!

Отпетые, конченые подонки ко мне, как правило, не ходят. Ходят те, у кого есть хотя бы остатки странной нематериальной субстанции, называющейся «совесть». Именно она не даёт есть с аппетитом, крепко