Вдруг ему стало не по себе, руки похолодели, в висках застучало. Впервые за двадцать с лишним лет он вспомнил о Господе, о том, что пути Господни неисповедимы. И он вдруг подумал, что ничем не заслужил столь доброе отношение к себе людей, не говоря уже о Господе…

Роберта встала.

— Надо подумать о том, как тебе выбираться из Италии. Марини считает, что лучший способ — это взять напрокат моторную лодку и добраться до Гибралтара, а оттуда улететь в Лондон. Ведь паспорт у тебя гибралтарский… Думай, а я пошла принимать душ. Тут замечательная ванна. И замечательный душ — в миллион раз лучше, чем у нас в Иль-Пино. Советую тебе сделать то же самое — особенно после того, что ты испытал в этом рефрижераторе и после…

Он молча кивнул.

Роберта вытащила из шкафа два полотенца и отправилась в ванную.

Дверь она не заперла. И Хамсин это понял. Он тихонько прошел на кухню, а потом, когда из ванны послышался шум льющейся воды, тихонько приоткрыл дверь ванной.

Только теперь он понял, как хороша эта женщина, какое красивое тело он видит. В Роберте не было ни одно изъяна: длинные ноги, упругая грудь, тонкая талия. Несмотря на свой высокий рост, она была очень пропорционально сложена. Она не была худа, как манекенщицы, нет; она словно была создана, чтобы мужчина и любовался ею, и желал ее. При этом она была зрелой женщиной, и это тоже нравилось ему в ней. Другими словами, в ней было все то, чего он никогда не находил ни в одной женщине…

И она была очень неопытна, но всячески старалась понравиться ему, когда они оказались в спальне.

— Теперь я знаю, почему я себя берегла, — сказала она, целуя его и ласкаясь к нему как умела. — Я просто ждала тебя. Мне нужен был только ты. Теперь ты можешь ехать куда угодно: я знаю, ты теперь останешься со мной, в моей душе.

— Не говори глупостей, — шепнул он ей в ушко. — Теперь ты от меня никуда не денешься. Мы уедем вместе. Я знаю, я тоже ждал тебя. Какое счастье, что меня хотели заморозить в этом холодильнике — и не смогли! Это Господь так решил.

Он сказал это и сам испугался своих слов. Убив стольких людей, совершив столько преступлений, как мог он поверить, что Господь вдруг даровал ему счастье с женщиной, которая казалась ему целым миром вокруг? Его грехи нельзя замолить, кровь на его руках нельзя смыть, и забыть все, что он натворил, он никогда не сможет.

Пусть небо меня накажет, сказал он себе, обнимая Роберту и прикасаясь губами к ее плечу. Пусть за эти минуты счастья я заплачу годами душевных и физических пыток. Но какое блаженство быть с ней сейчас, сознавать, что я нравлюсь ей и дарю ей наслаждение. А она, чистая и светлая душа, прекрасное тело с добрым сердцем и редким бескорыстием, заслуживает только доброты и любви.

Потому ли, что он, благодаря прихоти судьбы, не умер в ледяном капкане, или потому, что почувствовал то, чего раньше не чувствовал никогда, он неожиданно понял, что в нем произошла какая-то невероятная перемена. Если бы он мог, он построил бы стену отчуждения между прошлой жизнью и сегодняшним днем, но знал, что это невозможно.

— Роберта, — сказал он, целуя ее в лобик. — Я тебя нашел.

32

Лобо договорился о встрече с «Брэндоном» в ресторане «Буони Амичи» в девять часов вечера. Ресторан этот, находившийся на углу улиц Мерулана и Алеарди, был обычно полон: он считался в те годы одним из лучших гастрономических предприятий в Риме. В меню ресторана было по меньшей мере три десятка блюд из даров моря. Интерьер был, однако, довольно стандартным, если не сказать — заурядным.

Лобо бывал там довольно часто, так что мог заранее заказать несколько блюд, которые ему тут нравились, а также бутылку белого вина «Пекорино», которое, как ему казалось, более всего к заказанным блюдам подходит. Публика вечером тут была довольно шумной, и он заказал столик в самом маленьком зале.

К его удивлению, «Брэндон» не только опоздал на целых двадцать пять минут, но заявил, что удовольствуется овощным салатом. Лобо пожал плечами: он не собирался отказывать себе в удовольствии поужинать в любимом месте.

— Напрасно вы решили ограничиться салатом, — сказал Лобо, усмехнувшись. — Здесь не так шикарно, как в вашей гостинице, но зато точно вкуснее.

— Я уже ужинал, — ответил «Брэндон». — Я живу по точному графику, ем три раза в день в определенные часы. Это здесь, в Италии, люди проводят часы, поедая все, что есть в меню.

Лобо обиделся.

— Между прочим, — сказал он едко, — есть поговорка: если ты в Риме, поступай как римляне. Я пригласил вас сюда, чтобы вы отведали настоящую итальянскую еду. А не континентальные или американские блюда, которые все на один манер и даже пахнут одинаково. Иными словами, чтобы мы с вами совместили приятное с полезным.

— Для меня приятно то, что полезно, — хмыкнул «Брэндон». — Вы скажете мне, каков результат вашей работы, я доем свой салат и уйду. А вы наслаждайтесь всеми блюдами, какие сможете поглотить.

— Тогда вам придется посидеть и подождать, пока я не съем все то, что заказал, — в тон ему ответил Лобо. — Я, в отличие от вас, не ужинал, а провел на работе десять часов. Я назначил вам встречу на девять вечера, потому что наша контора невелика, а дел очень много, и приходится заканчивать не раньше восьми. В конце концов, вы можете пока прогуляться по Риму, а затем прийти обратно через часик или полтора — если вам захочется.

Его собеседник понял, что пикироваться с Лобо бесполезно.

Кроме того, по статусу Лобо — как глава отделения «Центр-Альфа» — был выше него, и изображать из себя фигуру большого масштаба не стоило. Он решил подчиниться необходимости.

— Ладно, я согласен, — сказал он. — Давайте пробовать то, что вы рекомендуете.

Через полчаса он пришел к выводу, что напрасно отказывался: ужин был великолепным и очень разнообразным. Вино ему тоже понравилось, и Лобо заказал еще бутылку.

Расчет Лобо сработал: как ни пыжился человек из отделения «Каир-Альфа», он под конец сдался. Когда им подали десерт и кофе, Лобо закурил и, выпустив кольцо дыма, сказал:

— Пациента спасти не удалось.

«Брэндон» посмотрел ему в глаза, спросил:

— Это факт?

— Да, это факт. Его доставили в морг, а затем кремировали. Прах захоронили. Кладбище номер двадцать семь. Есть соответствующие документы.