– Мальвина, очень вкусно!

– Лана, спасибо, идеальный завтрак после тусовки.

Я отрешенно улыбаюсь.

Разгильдеев тоже говорит какие-то слова благодарности, скидывает тарелку в раковину и подходит ко мне.

Весь мир сужается до крошечной точки на его голой груди. Какая-то подвеска на серебряной цепочке. Небольшая и круглая. Кажется, там что-то написано, но я не могу разобрать. Сглатываю и поднимаю взгляд. Как раз в тот момент, когда он снова меня благодарит и касается губами моей щеки. Дергаюсь всем телом. Да что со мной? Мы же всю ночь спали в обнимку.

– Лана? – он берет меня за плечи и заглядывает в глаза, видит мое состояние.

– Да?

– Все хорошо?

– Да, – отвечаю с долей сомнения.

Мне становится страшно – вдруг Кир на самом деле не чувствует ко мне того же, что я к нему? Вдруг я его неправильно поняла? А если я ему все же нравлюсь, но потом что-то разладится, то это испортит все, что у меня сейчас есть. Вряд ли мы сможем продолжать дружить так же.

Чтобы заглушить дурацкие мысли, резко подрываюсь с места и болтаю без паузы:

– Я понимаю, Дим, что вчера у тебя не было настроения, да и день рождения уже прошел, но я тут увидела кое-что в холодильнике. И мне кажется, есть вещи, ну, как бы ритуалы, от которых нельзя отказываться.

Достаю торт, про который вчера все забыли. Бус подает мне зажигалку, и я поджигаю тонкую синюю свечку, которую нашла в шкафу:

– Вот, теперь ты должен загадать желание. Срочно!

Я издаю нервный смешок, а Белый останавливается на мне застывшим взглядом, кажется, формулируя в голове запрос к вселенной. Неосознанно я делаю то же самое. Загадываю свое желание.

– Давай, Дим, – говорю тихо.

И он выдыхает. Пламя гаснет.

А у меня в кармане вибрирует телефон. Отец.

Силу моей ненависти в этот момент невозможно измерить или как-то оценить. Она черная и бескрайняя. Марины рядом нет, меня уже никто не спасет. Я бегу по коридору, выскакиваю из квартиры и на лестничной клетке принимаю звонок:

– Да?

– Лана, ты где?

Меня колотит так, что я вся трясусь, стоя босыми ногами на холодном полу. Страх и ярость соединяются в каком-то причудливом коктейле, отравляя мою кровь.

– Ты же знаешь. Была на ночевке.

– Дай трубку девочке.

– Я уже в подъезде, пап, глупо возвращаться. Вышла, чтобы идти домой. Скоро буду.

И сбрасываю звонок, цепенея от ужаса. Слишком отважно. Вдруг мне придется поплатиться за этот жест?

Он должен мне поверить, я же и правда говорила, стоя на лестничной клетке, тут совсем другая акустика, он ведь слышал?

Но времени рассуждать нет. Я возвращаюсь в квартиру, под недоуменными взглядами парней лечу переодеваться. Руки трясутся, но я зачем-то все равно старательно складываю вещи Буса. Выхожу, у порога сажусь прямо на пол, натягиваю грубые черные ботинки:

– Было очень классно. Правда. – Тут голос немного срывается: – спасибо вам. Но мне надо домой.

– Лан, подожди, мы проводим, – Кир надевает футболку, – подожди только.

– Нет! Вам нельзя. Извини, сегодня не нужно, – почти умоляю, завязывая шнурки. – До завтра, ладно? Или когда там? Не важно.

И я позорно сбегаю из квартиры, где впервые за долгие годы почувствовала себя счастливой.

Глава 28

Пока бегу домой, пытаюсь успокоиться. Нельзя прийти взмыленной и паникующей. Нужно быть уверенной в своей правоте. По голосу я слышала, что отец нетрезв, как и всегда в выходные, мне даже странно, что он так в меня вцепился. Если бы мама ему не рассказала, он бы даже не заметил, что меня нет. Черт, я же ее просила!

Надеваю наушники и пытаюсь отвлечься на музыку, но сердце заходится в паническом ритме.

Вдруг думаю о том, что для девочки, которая так любит пацанский рэпчик, я слишком правильная. Никогда не курила, вчера текилу вот чуть не попробовала, но Кир меня спас. Машинально поднимаю руку и касаюсь своих губ. Уже почти не верю, что это произошло, но на самом деле даже слишком хорошо помню прикосновение его губ. Конечно же я ему нравлюсь. Но теперь есть ощущение, что этого недостаточно.

Перед дверью квартиры останавливаюсь. Внутренне вся подбираюсь. Выравниваю дыхание. Торможу мысли. Стираю с лица эмоции.

Открываю дверь, сразу фиксирую обстановку. Пахнет сигаретным дымом. Если отец курит в квартире, значит, уже прилично пьян. Разуваюсь и иду на кухню.

– Привет.

Мама поднимает упавшую на грудь голову и смазанно улыбается. Я столбенею. Под ее глазом расцветает кровоподтек. Конечно, такое и раньше бывало, но последнее время мне казалось, что он больше переключился на меня. Тут мне становится совсем плохо. Это что, я виновата? Он узнал, что мама меня отпустила на ночь, и взбесился?

Перевожу взгляд на отца. Нетвердой рукой он подносит ко рту бутерброд, откусывает, сам пялится в телевизор.

Я выхожу из себя, но показывать этого не смею. С усилием говорю:

– Я дома, что ты хотел?

– Хотел знать, что моя дочь в порядке.

– Твоя дочь, – делаю вынужденную паузу, подключая внутренние резервы, – в порядке.

– Как одноклассницу зовут?

– Марина.

– Хорошая девочка, – тянет он.

Казалось бы, нельзя стать еще отвратительнее, но по всем моим меркам, отец сейчас пробивает дно. Вот зачем он звонил? Просто понравилось, как увлеченно с ним болтала молоденькая девчонка? Какая же ты скотина, папа.

– Хорошая, – бесцветно подтверждаю я.

– Свободна.

В ответ на хамский тон просто киваю. Еще раз мажу взглядом по синяку на лице матери и ухожу к себе.

Обессиленно опускаюсь на диван. Я в аду. И как выбраться, я не знаю. Как в тумане, открываю шкаф, достаю ящик с нижним бельем. Сдвигаю лифчики в сторону и смотрю на свой тайник. Там, в упаковках от прокладок и тампонов, лежат деньги. Конечно, я отдаю отцу не все. Немного оставляю себе на еду и одежду. Он в курсе. Разрешил тратить на себя четыре тысячи в месяц. К сожалению, еда в этой финансовой задаче – слабое звено. Когда ты подросток и вечно стараешься отстоять свое место в недружественном коллективе, одежда должна быть в порядке.

Но вот эти наличные деньги – то, о чем отец не знает. Их я откладываю, чтобы летом снять квартиру. Хранить их на карте я не могу, мне ее и открыли-то только с письменного согласия родителей, конечно, отец в курсе моего баланса.

Деньги не пересчитываю, просто трогаю, на ощупь понимаю, что все здесь,