двух парней, одним из которых был Гожо. Моя резвая подруженька боялась поднять глаза, смотрела в тарелку. Прежние вольные кудри были собраны в две косы, как и положено замужним женщинам, под самое горло завязан ворот рубахи, губы скорбно сомкнуты, брови сведены к носу. Невозможно было не заметить, как зло пальцы мнут хлебный мякиш.

По всему выходило, моя любимая Зорька замужем несчастна, но со своей участью до сих пор не смирилась. Выходит, не догнал похитителя дядька Петр, или Гожо оказался хитрее, кинулся в противоположную сторону от той, куда отправил табор его отец.

Всего лишь на мгновение мы встретились с подружкой глазами. Я видела, как она в изумлении распахнула их. Я тихонько помотала головой, давая знак, чтобы не подходила. Зорька закусила губу.

Как же я маялась, желая встретиться с подругой и в то же время боясь покинуть комнату. Братья неотлучно находились при мне, и заикнуться о том, что надобно одной сходить в туалет во дворе, и речи не шло. Один из них всегда сопровождал меня даже туда.

Уже улеглись спать, когда в дверь постучали. Открыл Младший. Трясущийся слуга пролепетал, что на конюшне неспокойно. Нескольких коней увели воры. Надобно проверить, целы ли наши.

– Я видела конокрадов внизу, – подлила я масла в огонь. – Среди них есть один сняголов по имени Гожо. Дерзкий. Чуть что хватается за нож. Его князь Олег за многочисленные убийства разыскивает.

– Будь осторожен, брат, – напутствовала Младшего Старший, давая тому оружие. Клинок исчез за голенищем.

Сам тоже быстро оделся. На меня взглянул строго. Вышел на мгновение в коридор, окликнул кого-то. Потом вернулся с горшком. Без слов сунул тот под мою кровать.

– Неспокойно сегодня будет. Не надо во двор выходить.

Я кивнула и повыше натянула на себя одеяло.

Когда за окном раздались крики, Старший не выдержал, открыл, чтобы посмотреть. Какая–то женщина истошно вопила: «Убили! Убили!!!».

– Идите, – сказала я. – Вдруг брату нужна помощь? Я никуда не денусь. Запрусь. Постучитесь в дверь условным знаком, тогда засов открою.

– Два и два раза с перерывом, – сказал Старший, накидывая на себя армяк. Его обычно румяное лицо сделалось серым. – И чтобы носа наружу не высовывала.

– Обещаю, – сказала я, выскальзывая из–под одеяла. На цыпочках прошла по стылому полу и задвинула на двери засов.

Крики и ругань за окном не прекращались. Люди топтали снег, смешивая его с грязью. Чуть в стороне, за забором, несколько человек били одного. Под стеной блевал горький пьяница. Дура–баба продолжала голосить.

И тут в дверь поскреблись.

Я перестала дышать. Тихо подошла, но не стала спрашивать, кого нечисть принесла. Ждала условного знака.

Поскреблись снова. Но в этот раз заговорили.

– Ягори, это я, Зорька.

– Зачем ты здесь? – кровь бросилась в лицо. Как быть?

Пол был студеный, а я стояла босая. Переминалась с ноги на ногу. Не открывала, но и не уходила.

– Не бойся, – прошептала подружка. – Я только спросить, не держат ли тебя в неволе?

Я не хотела открывать, ведь давала обещание Старшему. Но слова Зоры о том, что она пришла на помощь ко мне, подействовали.

Щелкнул засов, но дверь я придержала. Убедилась, что за Зорькой никто не стоит.

– Я пришла тебя спасти, – она проскользнула в комнату. Я заметила в ее руке нож. – Вместе убежим. Я уже и коней приготовила. Отвела за околицу. Собирайся.

– Какие кони, Зорька? – я с улыбкой обняла ее. – Посмотри на меня. Я верхом долгой скачки не выдержу.

– Нам бы только уйти, пока драка не кончилась. Я сама ее учинила, чтобы Гожо отвлечь, и сама на него указала, как на вора коней. Выберемся, а там придумаем что–нибудь. Я и денег тайно от него скопила. На нас обеих хватит. Я все не решалась убежать, а как увидела тебя, зажатой меж двух пентюхов, так сразу карусель закрутила. Пошли!

– Милая, я не в беде. Меня, наоборот, спасают. А ты беги, не теряй время! Может, еще увидимся.

– Куда это ты собралась, куёлда?

Мы судорожно оглянулись. На пороге стоял окровавленный Гожо. Рубаха разодрана, взгляд дикий. Сделав шаг, схватил Зорьку за косу, навертел на кулак да так и повел ее в согнутом положении. Я не выдержала, закричала:

– Отпусти! Отпусти ее, если жить хочешь!

Сама не знаю, что на меня нашло. Но в душе поднялась такая ненависть, что я почти ослепла. Видела только его оскалившееся злобой лицо. Как ко мне в руки попал нож, я не знаю. И откуда взялась такая прыть, но я прыгнула Гожо на спину и ударила клинком в шею.

Он взвыл от боли, но Зорьку выпустил, чтобы прижать ладонь к ране. Пошел на меня, сверкая глазами.

Я сжалась вся, понимая, что пришел конец. Короткое лезвие ножа не причинило ему серьезного ранения. Била не умеючи да не туда. Я лишь разозлила его. И теперь видела, что Гожо живой меня не отпустит.

Но он вдруг закатил глаза и осел на пол. Над ним нависал Старший. С усилием он выдернул из спины сына барона свой длинный нож. Брезгливо вытер о рубаху Гожо. Коротко кинул мне: «Собирайся. Уходим» и вышел из комнаты. Закрыл дверь за собой, чтобы постояльцы ненароком не заглянули и не увидели у моих ног мертвое тело.

– Сбылось предсказание, – выдохнула Зорька, пиная носком сапога Гожо, чтобы убедиться, что тот больше не встанет. – Говорила же ему, не женись на мне, раз Ягори было видение, смерть к тебе обязательно придет. Смотри–ка, как все точно сбылось: вот беременная, вот нож, – она вытащила из моей руки окровавленное лезвие. Прижала меня, трясущуюся, к себе, погладила по спине. Хмыкнула, кивнув на мертвого мужа. – А он, глуподырый, все за Шофранкой охотился.

– Это я, дура, приплела, что он от руки беременной любовницы погибнет, – я шептала торопливо, боясь потерять смысл слов. Все вокруг плыло, как в тумане. – Не было таких подробностей в пророчестве. Я лишь видела Гожо, нож и женскую фигуру с большим животом. Знать не знала, что с ножом на него кинусь сама. Хотела отвратить его от тебя, чтобы обходил стороной. Думала страх смерти остановит, а оказалось, что слова могут подействовать, но нет так, как рассчитываешь. Из-за меня погибли две женщины.

– Не бери его вину на себя, – зорька тряханула меня за