– Еще есть время, – произнесла я, садясь на постель. Мягкая, она так и манила меня прилечь.

– Здесь время по–своему течет, – вздохнула ведьма. – То один день бесконечно долго тянется, то год незаметно пролетает. Я почти всю жизнь здесь живу, уже привыкла, а тебе по первой будет странно.

– Вы ведьма, стерегущая колдовской источник, да? Мне о вас одна старая рома рассказывала.

– Так и есть. Зови меня Егой.

– Бабушка Ега, а сколько мне здесь жить придется?

– Уйдешь, как только захочешь. Никто тебя неволить не будет, – она открыла один из сундуков, что стоял под окном. Достала чистую одежду, положила рядом со мной. – Мне предыдущая ведьма тоже так сказала, но, как видишь, я до сих пор здесь. Трудно уйти от такого чуда, как колдовской источник. А тебе придется еще труднее – как оставить любящего тебя человека? А что вас ждет за горами – одни боги ведают.

– Вы говорите об Игнате? Почему вы так уверены, что он меня полюбит? Неужели потому, что другого выбора нет? Бери ту, что пришла? И неважно, красивая или нет, все равно лица не увидать?

– А хотя бы и так. Парень он добрый, рукастый и собой неплох. Жизнь его побила – это правда, но любви к людям не вытравила.

– А что с ним случилось?

– Придет время, и правда тебе откроется.

– А если не полюблю я его? Насильно мил не будешь, – я ждала ответа, но ведьма, достав большой рушник, бросила его себе на плечо и меня за собой поманила. Уже у двери ответила:

– С тобой не сладится, я другую девку ему призову.

– Так я здесь из–за Игната? – я поднялась и пошла следом.

– Ты здесь из–за себя. Начала путь ведьмы, надобно его довершить. А уж как сердечные дела сложатся, только Великая Ткачиха знает.

Когда мы спустились, меня провели в горницу, где была жарко натоплена печь. На полу перед ней стоя огромный ушат, наполненный водой. Приятно пахло травами.

– Вот видишь, он и воды уже наносил и согрел. Как с долгой дороги не искупаться? Я бы тебе баньку затопила, но боюсь, как бы ты от усталости там не упрела. Раздевайся, милая. Назад пойдешь завернутая в рушник.

Я только сняла с себя все, что навьючила, боясь замерзнуть, как дверь открылась. На пороге с ведром стоял Игнат. Услышав мой вскрик, попятился и, запнувшись о половичок, едва не расплескал воду. Чудом на ногах удержался.

– Ну чего ты кричишь? – Ега осуждающе покачала головой. – Знаешь же, что незрячий.

– Непривычно перед парнем в одной нижней рубахе стоять, – пролепетала я, видя, как у Игната загорелось румянцем лицо. Он поставил ведро и быстро затворил дверь.

– Студеную принес, – старуха сунула в ведро руку. – Чтобы ополоснуться после мытья. Ну давай, забирайся. Скидывай рубаху.

– Мне неловко, что вы со мной, словно с дитя, – сказала я, трогая пальцами ноги воду. Она оказалась приятно–теплой.

– Ты дите и есть. Без отца и без матери жить трудно. Считай меня своей бабушкой.

– А Игната братом, – буркнула я, все еще не соглашаясь с тем, что меня позвали для него. Может, я хотела Игорю до конца своих дней верность блюсти? А все остальные искушения, что у меня были или будут – это от нечистой силы. С ними нужно бороться.

У Еги были ловкие руки. Хоть и казалась она сухонькой старушкой, пальцы ее оказались цепки и сильны. Расплела она мне волосы, полила водой из ковшика, взбила на голове мыльную пену и дважды ополоснула. Второй раз каким–то отваром, что достала из печи.

Последний раз меня с такой любовью и заботой мыла маменька. Мне тогда от силы лет пять было, сестре так и вовсе три. Не ожидая того, я расплакалась.

– Поплачь милая. Слезами душа очищается, – проворковала ведьма.

– Я маму вспомнила. У нее такие же нежные руки были.

– А теперь потерпи немного, – Ега придвинула то ведро, которое принес Игнат. – После горячей воды студеная обжигает

– Ах! – воскликнула я, когда старушка окатила меня со спины.

Набрав второй ковш, опрокинула уже на голову. Я закрыла глаза, невольно глотая капли, что попадали в рот. Мои руки покрылись гусиной кожей.

Ведьма протяжно запела, поливая меня еще и еще.

– Отступись беда, приди Среча,

Прочь все вороны, люб ей кречет.

Ясным соколом он ей помнится,

Его дитятком лоно полнится.

Пусть свершится все, что назначено.

Пусть вернется то, что утрачено.

– Что это за песнь? – спросила я, убирая волосы с лица.

– Отгоняющая Лихо, – Ега протянула мне руку, чтобы я выбиралась из ушата.

– А оно разве рядом было?

– За тобой шло, – старушка накинула мне на плечи рушник, закутала хорошо и повела наверх. Игнат так и сидел у двери. Услышав, что мы ступили на лестницу, пошел в горенку, где загремел ведрами.

– А теперь Лихо за мной не идет? – я обернулась на ведьму. Напугала она меня своими словами.

– Теперь оно взор на черных воронов обратит. Всем им не до тебя будет.

– Так слово ваше сильно?

– Не мое, Великой Ткачихи. Это ее песнь, – ведьма запалила сразу несколько свечей. Две поставила у мутного зеркала. И казалось мне, что оттуда кто-то смотрит. Большой и мудрый. От посеребренного стекла не исходил страх. Будто просто отворили еще одно окно.

– У них там темень, – кивнула на зеркальное стекло Ега, – а от тебя яркий свет веры идет. Пусть погреются в его лучах.

– А почему там темень? Разве люди перестали богам молиться и зажигать у их ног огни?

– Слышала, в жарких землях новый бог объявился? Люди перехожие талдычат, что пришел он на смену старым богам. И однажды они все сгинут. От того, что верующий люд обратил свой взор на нового, единого, старым все меньше поклонения. И во славу их все реже огонь разжигают. И может такое случиться, что и я уйду следом за старыми богами. Не будет больше справедливой Еги.

– Как это уйдете? А как же граница между Явью и Навью? Не верю я, что Великая Ткачиха сдастся. А Перун? А Велес? Да не бывать такому, чтобы они свою власть какому–то новому