он стеснён, конечно, не был, но раскидываться ими не любил, а в памяти тут же всплыло то, что перед отъездом он заказал Зине дюжину белых блузок с бельгийскими кружевами, юбок полдюжины разных цветов, новый зонтик от солнца, пять дюжин пар перчаток (для запаса), шляпку с вуалеткой, шляпку с эгреткой и... — Этот костюм в самом деле так нужен? Вы часто катаетесь?

— Каждый день! С утра после завтрака выезжаем, и ну по городу колесить! Пока из сил не выбьемся! — Ответила Зинаида.

— Доктора полагают, что солнце и свежий воздух полезны для здоровья юных девушек, — сказала Софья Львовна. — Всё лучше, чем без дела дома маяться... А уж вечером мы по визитам, да до салонам.

— Каждый день! — Удивился министр. — Что же Зина, ты не устаёшь?

— Немножко, папенька.

— А катаетесь только вдвоём? Никакие сомнительные особы к вам не цепляются?

— Да откуда же мне знать таких особ? — Сказала Зина. — Раз вот Липочка Осинцева прибилась к нам. А так ты всё вдвоём...

— А мужчины к вам не липнут?

— Им нам просто не догнать! — сказала Софья.

— Коли так, — решил Николай Львович, — закажем вам костюмы. Только вы велосипеда не бросайте. Раз пошло такое дело, будете служить Отчеству как спортc-вумен`ы на Олимпиаде!

— А девиц туда разве пускают? Я думала, нет.

— Вот я тоже так думал. Пускают однако ж. А у нас от державы и выставить некого... Вернее, велосипедеток-то на улице пруд пруди, да кто знает-то, благонравные ли они, да кто из них знатнее и красивее, чтоб выступить... И времени искать не остаётся. Так что выступите вы. Вы дамы благородные. В вас обеих я уверен.

— Но ведь мы только начали заниматься этим спортом, — растерянно проговорила Софья. — Нам нипочём иностранных атлеток не обогнать!

— Да и ладно. Кому это важно?

— Так там совернуются! Надо медали выигрывать!

— Да бес с ними. Кого они волнуют, те медали?.. Напишут газеты, что две благородных девицы Россию представили — вот и отлично. А золото, серебро... Да какая разница? Что у вас, серёжек, что ли, мало?

Глава 22, В которой Миша сперва лепит себе искусственные усы, а потом снимает их.

По всему выходило, что без визита Миши к матери и без расспросов её о вещах, каковые были при нём в момент спасения (или похищения, тут кому как нравится) не обойтись. Перед тем как отпустить его в Петербург, энэмы заставили Коржова налепить искусственные усы и обрядили его в офицерский мундир, заготовленный, кажется, ранее, для нападения на некоего высокого чина. Чувствовал себя во всём этом Миша глупо, но деваться было некуда: быть схваченным жандармами наверняка оказалось бы ещё более неприятно. Тем более, как будущему царю, ему пора было отвыкать от синей блузы и учиться носить, что положено Государю.

Егор, обряженный в шоффэрские очки вместе с синею извозчицкой поддёвкой, довёз его на паромобиле до самой Александровской больницы. Поставить там машину было некуда: возле лечебницы уже находилось несколько экипажей, а вокруг них слонялось изрядное количество то ли лакеев, то ли филёров, то ли тех и других.

— Вот чёрт! — Выругался Егор. — И надо же было нам приехать сюда в самое неудобное время! Видно какая-то барынька снова пытается обеспечить себе Царствие Небесное, навещая обездоленных болящих...

— Зато в толпе замешаюсь, и мундир мой вопросов не вызовет, — заключил логически Коржов. — Будут считать, офицер вместе с дамой приехал.

— Надеюсь...

Уговорились, что Егор подождёт Мишу неподалёку, в Измайловском переулке.

***

В многом Михаилу повезло. Он действительно сумел смешаться с окружением знатной особы, прибывшей облагодетельствовать больных рабочих, и добрался до палаты, не назвав своего имени привратнице, у которой — так говорили энэмы — наверняка имелось задание донести о Коржове, если он объявится, да и о любом другом визитёре мужского пола, прибывшем к Ольге Саввишне. Того, как он отлепил ненавистные усы и тайно спрятал их в карман, никто не заметил. Получилось даже безнаказанно ворваться в несколько женских палат и найти мать в четвертой по счёту. Повезло и с возможностью пообщаться с матерью с глазу на глаз: с Ольгой Саввившной в палате находилась только одна женщина, и та как раз спала. Правда, мать её едва не разбудила, закричав:

— Мишаня! Мишенька! Ну наконец-то! Да же где же ты пропадал-то?!

Коржов бросился к ней, обнял. После сразу же пришлось просить быть тише. Слава Богу, жива! Отощала, состарилась, побледнела, но вот она — тёплая мать, настоящая, материальная! Он так долго пытался пробиться в эту злополучную лечебницу — и кто бы мог подумать, в каком виде, с чем на уме и при каких обстоятельствах они всё-таки увидятся!..

— Где ж ты был так долго, что ж не заходил? Неужели эти сатрапы со стройки и вправду заставляли тебя столько работать, что ты даже не мог отлучиться? Варя сперва сказала, тебя там устроили сверхурочно, потом мямлила что-то невнятное, а после вообще приходить перестала... Я уже чего только ни думала! Каких только мыслей ко мне ни являлось ужасных! — Принялась говорить Ольга Саввишна. И сама же себя перебила: — А что ты в мундире, Мишаня? Неужто в солдаты отдали! Ой, Царица Небесная, батюшки, это за что ж такой ужас-то?..

— Тихо-тихо, маманя! — Зашептал Коржов, надеясь, что Ольга Саввишна последует его примеру и тоже понизит голос. — Никакой я не солдат. Это костюм. Ну то есть, маскировка, понимаешь?.. Когда-нибудь я обязательно объясню тебе, почему сейчас был так одет, но пока некогда...

— Нешто можно чужую одежду носить? — Удивилась больная. — Да как же ты можешь военное платье носить, если ты не военный? Ведь выходит, что не за того ты выдаёшь себя!

— Да ведь я, маманя, и так всю жизнь выдаю себя не за того, кто я есть, и ношу не ту одежду, которая полагалась мне по рождению, — неожиданно для самого себя резко ответил Михаил.

По тому, как изменилось лицо матери, он понял, что энэмы не обманули, и сходство Александром III с карточки и правда не случайное.

— Не пойму, о чём это ты, —