звание царя террористов... Ах, да! Если вам понадобится угробить какого-нибудь министра или губернатора, вы спокойно сможете получить от нас его адрес, распорядок визитов, внешний вид выезда и динамит. Единственное: выбор самой, цели, разумеется, за нами. Впрочем, уверен, что ликвидация какого угодно высокопоставленного лица будет вам, Сергей Геннадьевич, лишь на руку. Пара-тройка таких акций — и вы будете объектом восхищения не только среди отечественных кружковцев, но и между всеми анархистами Европы, в любых этих ваших Интернационалах!

— Другими словами, вы собираетесь уничтожать с моей помощью неугодных субъектов? Будемте честны, Андрей Андреевич! Неужели власть уже настолько ослабела, что, вместо того, чтобы сместить пару неугодных чиновников, она выпускает из узилища своего злейшего врага лишь затем, чтобы тот их убил?

— О, нет! — Сказал министр. — Мне вовсе не истребление чиновников нужно. Без этого можно совсем обойтись даже, если вам неинтересно. Главное для меня — это чтобы вы забрали под своё влияние всю эту беспокойную молодёжь, всех этих кружковцев, поклонников Маркса, стремящихся облагодетельствовать народ... Всех этих безработных инженеров, которые с тоски подались в земские учителя и пропагандисты... Этих химиков, воображающих, что их бомба улучшит крестьянскую жизнь... Этих старых народовольцев, которых не добили двадцать лет назад, или которые бежали из ссылки, и на пятом десятке никак не уймутся... В общем, мне нужен кто-то, кто будет их всех контролировать.

Нечаев удивлённо смотрел на Николая Львовича и не перебивал. Тот продолжил, совсем уже прямо:

— Мы знаем, что революционной заразе никогда не разрушить Российской Империи. Также мы знаем, что эта зараза неистребима. В таком случае, не лучше ли для всех, если у этой интеллигентщины будет один общий главный вожак? Через вас мы сможем вступать в переговоры с молодежью, изымать из ее среды самых безумных, узнавать её мечты, её желания. Вы ж, в свою очередь, сколько угодной читайте своих иностранных социалистов, проводите конференции и съезды, собирайтесь у Казанского собора... Можете даже учить крестьян грамоте, если не будете пропагандировать бунт! Одним словом... — Тут министра осенило. — Одним словом, предлагаю вам, по сути, стать начальником парламента! Только парламент у нас будет не такой скучно организованный, как у британцев, а незримый, всенародный, нигилистский!

— Что за нелепые враки! — Нечаев расхохотался. — До парламента договорились! Этак скоро до республики дойдёт! Право, чем дальше вы говорите, Андрей Андреевич, тем сильней у меня ощущение, что что-то не так! Уж не началась ли революция?

— Ничуть. И не мечтайте.

— Не вляпалась ли Россия в какую-нибудь войну со всем миром навроде Крымской?

— И этого не дождётесь. Благодаря изобретению пулемёта, а также грамотной комбинации блоков на международной арене, двадцатый век будет веком и вовсе без войн!

— Ну, допустим, поверю... А скажите, жив ли царь Сергей? Не умирает ли? Не обнаружилось ли у него какой-нибудь неизлечимой болезни, что вы так засуетились? У него ведь нет наследников, я прав? Весь Петербург знает, что царь Сергей не интересуется женским полом! — Нечаев препакостно ухмыльнулся. — Мне тут, сударь, газет не приносят, однако, подозреваю, что он не только не дал потомства, но и не женился! Ну, а от остальных так называемых Романовых мы всё же Землю Русскую очистили, хе-хе! Скажите правду, министр: последний царь в России умирает, и вы готовитесь с большим переменам, не так ли?

— И снова вы кругом ошиблись, господин Нечаев! Государь женат и здравствует. Да и Романовых вам удалось истребить отнюдь не всех. Вот Михаил, например, объявился живым, младший сын Александра Александровича... Всё-то вы, нигилисты, делаете тяп-ляп... Ничего до конца не доводите... Всюду вам помощь нужна...

— Мы с детьми и не воюем, — ответил Нечаев. — Ну, а ежели он только объявился, то живёт не во дворце, я полагаю? Без охраны? Если так, то не сомневаюсь, что найдутся желающие закончить то дело, которое мы не доделали.

— А вы сами? — вдруг спросил министр.

— Что — сам?

— Закончить. Дело.

Нечаев смерил его взглядом, словно проверяя, не померещился ли ему этот удивительный собеседник. А затем продолжил:

— Вот забавно. В тюрьме двадцать лет сидел я, а с ума сошёл мир, что на воле... Я ослышался или министр юстиции выпускает меня для того, чтобы я уничтожил великого князя?

— Для того, чтобы вы уничтожили самозванца, который, как Гришка Отрепьев взял себе имя давно погибшего царевича, и пытается разжечь смуту! — Ответил Николай Львович. — Если мы арестуем его, непременно найдутся какие-нибудь легковерные, которые скажут, что это и был настоящий наследник престола. Если он останется расхаживать на свободе, то продолжит вносить сумятицу в умы обывателей и ставить под сомнение законность Государя. Для всех будет лучше, если этого Лжемихаила уберут революционеры. Мы получим спокойствие и порядок, без бессмысленных роптаний. Вы, как я уже сказал, — титул главного смутьяна всей Европы. Не вижу ни малейшей причины, чтобы вам предпочесть пребывание в Акатуе свободе и обожанию ваших пособников.

— А если я не стану действовать по вашей указке и примусь вести себя так, как мне заблагорассудится? Например, подниму в Петербурге восстание? А? Что тогда?

— Ну, во-первых, — ответил министр, — у вас не получится. А, во-вторых, ведь я не просто так пришёл сюда с фонографом. Ведь наш диалог сейчас записан. Тотчас, как выйду отсюда, я помещу восковой цилиндр в сейф, откуда никто никогда его не достает, если вы станете честно держаться договорённости. Но как только вы решите обмануть — тотчас же всей интеллигентной общественности станет известно, что вы сговорились с министром Кунгурским!.. Ну? По рукам?

Глава 20, В которой Миша спрашивает, точно ли энэмы его не обманывают, а потом спрашивает это ещё раз.

Две недели пробыл Миша у энэмов. Сперва его держали на той же даче, потом перевезли на другую, ещё укромнее. Кормили его хорошо, даже лучше, чем в дома, почти как на Пасху. Не били, не мучили. Только вот ни из дому не пускали, ни даже весточки родным дать ну никак не позволяли: говорили, что это опасно, и что полиция и охранка могут вычислить его, и всё закончится примерно так же, как и с квартирой горе-конспираторов Доры и Венедикта. Про то, насколько и почему неравнодушно теперь к Мише петербургское начальство, он уж понял. Царское происхождение, как и прежде, было для него как бред, как сказка, выдумка...