– И где он? Я что-то никого не вижу.

– Зашёл в этот подъезд, – опустив газету, указал направление подбородком милиционер. – Вот уже полчаса там находится. Вы не беспокойтесь, товарищ Быстров – мимо меня ни одна муха не пролетит.

Насколько я понял, именно здесь, в одной из превращённых в коммуналки квартир и проживал художник Арчехабидзе.

– Говоришь, зашёл в этот подъезд… А вот это уже интересно, – сказал я, вставая со скамейки. – Бекешин, за мной.

– А как же наблюдение? – слегка стушевался он.

– Приказываю отставить наблюдение. Вы давно были в гостях, товарищ Бекешин?

Тот недоумённо почесал затылок.

– Ну, это… К тёще на прошлой неделе с супругой заглядывали. Блинами угощала.

– Значит, не успели забыть, как это делается. Нанесём визит вежливости гражданину Арчехабидзе и, возможно, встретим там и ваш объект наблюдения.

– Оружие приготовить? – напрягся милиционер.

– Пока не надо. Не та публика – стрельбы не любит.

Тут я заметил, что в руках у собеседника – тот самый номер «Коммуниста» со статьёй про кражу из музея.

– Можно? – спросил я.

– Да, конечно, – закивал Бекешин, отдавая газету.

– Спасибо, – улыбнулся я. – А вот и хороший повод для визита. Пойдёмте, товарищ Бекешин. Поговорим о прекрасном с людьми, которые разбираются в искусстве.

Обычно у творческих людей царит бардак не только в голове, но и в квартире. Однако гражданин Арчехабидзе стал приятным исключением. Как деятелю искусств городского масштаба ему удалось выбить у исполкома сразу две комнаты, одну из которых он оборудовал под мастерскую. И тут, и там царил идеальный порядок, несмотря на в целом скудную обстановку.

Как и ожидалось, внутри находился и объект наблюдения Бекешина – Войнарский. Я легко опознал его, поскольку они с незабвенной Изольдой Витольдовной были, что называется, на одно лицо, хотя та и была лет на десять старше.

Ещё я отметил его довольно интеллигентный наряд. Не последняя парижская мода, но для наших краёв вполне комильфо: отутюженный клетчатый пиджачок с кожаными вставками, манишка, светлая рубашка, галстук-бабочка и узкие брюки-дудочки. На ногах – начищенные штиблеты.

При виде меня художник заметно напрягся, а вот его спутник, наоборот, максимально дружелюбно улыбнулся, как будто безмерно рад меня видеть.

– Если не ошибаюсь, товарищ Быстров – начальник милиции, – опережая хозяина жилища, заговорил старый вор.

– Всё верно, – сказал я. – Простите, а вы кем будете?

– А вы не знаете? – делано удивился Войнарский. – Странно, но мне показалось, что вы должны были давно установить мою личность, иначе товарищ, который с вами, не стал бы таскаться за мной с самого утра. Или я слишком хорошо думаю о нашей милиции?

– Вы правильно думаете о нашей милиции, гражданин Войнарский, – заверил я и бросил суровый взгляд на покрасневшего Бекешина.

Хотя зря я его так: по сравнению с большинством моих сотрудников люди воровской закалки вроде Войнарского – всё равно что волкодавы против щенков болонки.

Немудрено, что птица такого полёта быстро вычислила «хвост». Ладно, впредь будет наукой Бекешину. Не боги горшки обжигают, научится в будущем.

Однако меня порядком смущала лёгкость Войнарского в общении со мной. Что это – наглость или хорошая мина при плохой игре? А может, ни то ни другое…

– Чем обязан, товарищ Быстров? – напомнил наконец о себе хозяин квартиры.

Я показал газету.

– Вот, прочитал заметку, в которой вы сообщили, что ограбление в музее – дело рук ваших многочисленных врагов. Как понимаете, музейная кража – штука серьёзная, и теперь я просто обязан выявить круг всех ваших недоброжелателей.

Арчехабидзе открыл рот, но Войнарский снова его опередил:

– Дружище, не надо! Лучше сразу открой все карты. Мы же все прекрасно понимаем истинную причину, по которой к тебе пришёл товарищ Быстров. Всё равно заморочить ему голову не получится – уж поверь моему опыту!

Художник угрюмо кивнул.

– Хорошо. Я сейчас! – и отправился по направлению к мастерской.

– Пожалуйста, без глупостей! – сразу предупредил я.

– Глупостей не будет, – заверил Войнарский. – Наш художник, хоть и творческая натура, но не настолько, чтобы намотать себе лишний срок, устроив побег в присутствии самого начальника милиции.

– Лишний? – ухватился я за слова Войнарского.

– Фигура речи, – улыбнулся тот.

– Бекешин, проследи, – приказал я.

Милиционер шагнул вслед за художником.

Пока обоих не было, Войнарский сидел на стуле, покачивая ногой, и с любопытством рассматривал меня. Я ответил ему тем же, и какое-то время мы просто играли в гляделки.

Арчехабидзе появился где-то через минуту, когда я уже начал проявлять беспокойство. Он шагал, понуро опустив голову, сгорбленный вид превращал его фигуру в вопросительный знак. В руках художник держал два скрученных в рулоны холста – скорее всего, картины.

Арчехабидзе протянул их мне.

– Вот, возьмите, – прошелестел он скрипучим от напряжения голосом.

– Что это? – с удивлением глядя на художника, спросил я.

– Картины из музея, – просто ответил он.

Мои глаза зажглись интересом.

– Ого! То есть это вы – вор, похитивший музейные полотна?

– Я не вор! – гордо вскинув подбородок, ответил художник. – Не забывайте, что одна из картин написана мной. Согласен, это была в некотором роде авантюра – устроить эту маленькую инсценировку…

– Ничего себе «маленькая инсценировка»!

– не сдержал возгласа Бекешин. – Всю милицию на уши поставили!

– Мы не ожидали столь сильной реакции, – вздохнул Арчехабидзе. – Думали, что милицию эта история не особо заинтересует. У вас же полно других дел, кроме розыска картин не самых пока – и это ключевое слово – известных художников…

– Даже так? – покачал головой я.

– В наше время истинному таланту трудно пробиться. Всюду господствует серость. Если хочешь, чтобы твоё искусство оценили по достоинству, важно, чтобы о нём заговорили. А для этого нужен повод. Мне показалось, что это лёгкое недоразумение, которое… по ошибке посчитают кражей, станет прекрасным поводом, чтобы вся Россия услышала фамилию Арчехабидзе, – громогласно объявил тот.

Похоже, деятеля искусств абсолютно не смущало некоторое несоответствие фактам, тем более речь ведь шла не только о его работе. Но пока подозреваемый раскалывается, смысла затыкать ему рот нет, так что я лишь внимательно слушал этот несколько напыщенный монолог.

– И вы подключили для реализации вашей задумки гражданина Войнарского? – спросил я.

Упомянутый встал и, прижав руку к груди, раскланялся. Стоит отметить, что фигляром при этом он не выглядел, наоборот, такое поведение, казалось, полностью подходило текущему моменту. Я невольно позавидовал артистизму старого вора. Мне бы его естественность в столь непростых обстоятельствах…

– Изольда Витольдовна в разговоре со мной упоминала о своём младшем брате. Более того, она без особого удовольствия рассказала о некоторых моментах его непростой биографии. И когда брат оказался в городе, я рискнул обратиться к нему со своей просьбой.

– А я