Сыскарь сразу это понял, поскольку узнал форму, фуражки и шашки-«селедки» на боку жандармов. Света от фонаря рядом вполне хватало, чтобы все разглядеть. Как и жандармам, чтобы разглядеть их.

Сыскарь не увидел, а, скорее, понял, что их заметили. И не просто заметили, а обратили внимание. Он сам достаточно долго прослужил в полиции, чтобы понимать такие вещи спинным мозгом. Ты видишь парочку граждан, которые вроде бы не совершают ничего предосудительного – стоят себе спокойно под уличным фонарем в два часа ночи и беседуют. Но что-то в их облике подсказывает, что будет очень правильно, если для очистки совести ты проверишь у них документы. Для начала. А там посмотрим.

– Пошли, – шепнул он Симаю, стараясь не смотреть в сторону жандармов. – Спокойно и не оглядываясь.

– Понял, – тоже шепотом согласился тот, а в голос громко добавил. – Блинчики, скажу тебе, пальчики оближешь и язык проглотишь! С грибами и сметаной, с медом, рыбой, икрой – на любой вкус. Идем, там еще должно быть открыто.

Однако прием не удался. Они успели сделать максимум десяток бодрых шагов по направлению центру, когда сзади окликнули:

– Эй! Милостивые государи, извольте остановиться на минуточку!

Сыскарь никогда не жил в Княжече, но еще застал то время, когда проходные дворы попадались не только в кино и цифровые замки стояли отнюдь не на всех дверях, в такие дворы выходящих. Ни на секунду не задумываясь, что делает, он коротко бросил Симаю:

– Ходу!

И, резко ускорившись, рванул вперед по тротуару.

– А ну, стой! – заорали сзади. – Стой, курва!!

Ага, сейчас, подумал Сыскарь и наддал. Рядом, не отставая, мчался Симай.

Копыта ударили по мостовой, переходя в галоп, и тут же справа проявился черный арочный зев подворотни.

– В браму! – выдохнул на ходу кэдро мулеса, которому, вероятно, в голову пришла та же мысль о проходных дворах.

Они нырнули в темноту (в спину грянула резкая неприятная трель полицейского свистка), в мгновение ока пересекли двор, влетели один за другим в двери на другой стороне (слава Богу, открыты!), ведущие на лестницу. Здесь царила густая темнота, едва разбавленная газовым светильником, расположенным чуть выше на лестничной площадке. В один прыжок они оказались там. Вот он, проходняк!

Ступеньки и перила справа тянутся вверх, на второй и последующие этажи, а слева – спускаются к двустворчатым деревянным, явно наружным, дверям.

– Туда! – скомандовал Сыскарь.

Они ссыпались вниз по ступенькам. Андрей толкнул дверь от себя, выскочил на улицу. Быстрый взгляд налево, направо – чисто. Лишь одинокий ночной кот не спеша перебегает улицу вдали.

Симай потянул его направо. Добежали до ближайшего переулка, снова повернули направо, потом налево. Тихо. Не заливались сзади полицейские свистки, не слышен был топот ног и копыт. Видать, стражи порядка, потеряв след, решили плюнуть и прекратили преследование.

И то сказать, с чего надрываться? Сыскарь как бывший мент знал, что поступил бы точно также. Ну, да, странные типы. Даже, можно сказать, подозрительные. И что теперь? Никакого видимого преступления они не совершали. А бегают быстро и ловко – черта с два догонишь. И, кстати, начальству о них докладывать вовсе не обязательно.

Симай опять свернул направо. Улица забирала круто вверх, на очередной холм. Газовые фонари здесь попадались редко, дома были пониже ростом на этаж-два, под ноги то и дело попадались выбоины и неровности.

– Как бы нам тут ноги не поломать в темноте, – сказал Андрей. – Ты знаешь, куда идем?

– Приблизительно, – туманно ответил Симай.

– То есть не знаешь, – констатировал Сыскарь и зажег фонарь.

– Не могу же я все знать, – резонно заметил цыган. – Идем, пока идется. Может, впереди какой трактир с постоялым двором случится.

Надежды Симая оправдались. Через десять минут, когда они поднялись на холм и вышли на крохотную площадь, слева от них через дорогу обнаружилась вывеска, освещенная не газовым, но масляным фонарем, ставящая путников в известность, что они имеют честь лицезреть гостиницу «Бивуак». Три этажа по шесть окон на каждом, и в некоторых окнах даже заметен мерцающий свет свечей.

– Торговаться буду я, – предупредил Симай, решительно направился ко входу, но вдруг остановился. – Погоди-ка. У тебя коньяк есть?

– А как же, – Сыскарь вытащил из внутреннего кармана плоскую металлическую флягу. – Думаешь, пора?

– Самое время. Но больше для запаха. Имеем вид, что подгуляли.

– Осознал, – кивнул Сыскарь.

После чего сделал два хороших глотка и передал выпивку товарищу.

– Вот теперь пошли, – сказал Симай, когда фляга опустела.

Звякнул невидимый колокольчик, пахнуло застарелым табачным дымом. Портье за стойкой – молодой человек в жилетке поверх сомнительной свежести рубашки, поднял голову. Свет от керосиновой лампы, стоящей тут же, на стойке, теплым желтым мазком лег на жиденькие волосы, тщательно зачесанные на прямой пробор, и такие же усики под длинным кривоватым носом. Сыскарь подумал, что хоть света и мало, но вполне достаточно, чтобы разглядеть их более чем странный вид. «Значит, обязательно запомнит. Я бы точно запомнил, если б в гостиницу, где я портье, ввалились в третьем часу ночи два типа в чудной одежде и без какой бы то ни было ручной клади. Крайне подозрительные личности, короче. Ладно, судя по всему, гостиница не отличается респектабельностью, а значит, каких только типов и личностей здесь не видали…»

– Доброй ночи, господа.

– Доброй ночи, – ответил Симай. – Нам номер на двоих.

Портье открыл конторскую книгу, полистал, поводил пальцем по строчкам.

– До часу дня можем сдать. В какой валюте платить будете?

– Рубли.

– С каждого по двугривенному. Итого – сорок копеек.

– Не жирно?

– Не нравится – идите в «Два кабриолета». Тут недалеко. Там с вас минимум целковый стребуют.

– Уговорил, – Симай уже доверительно облокотился на стойку. – Одна беда. С наличными лове не густо, а банки давно закрыты. Погуляли, понимаешь, не рассчитали чутка. Такую вещь возьмешь? Всего трешка, даром отдаю, можно сказать, себя без ножа режу…

Продолжая говорить, Симай продемонстрировал портье китайский галогеновый фонарь. Включил-выключил. Снова включил. Яркий четкий луч света заметался по холлу, выхватывая то пыльную портьеру, неумело маскирующуюся под бархат; то плохую писанную маслом картину на стене, изображающую какую-то армию девятнадцатого века на бивуаке; то высокий потолок с уродливой лепниной в виде виноградных кистей по углам.

Портье завороженно следил за лучом.

–