Когда-то Валерия то ли слышала, то ли читала легенду про Звездного волка – он, раненый, спустился на землю в поисках помощи и защиты, и его пустила в свой дом ведьма. Много дней ведьма лечила этого волка травами и отварами; потом волк вернулся на небо, а у ведьмы родились дети – с виду люди, на самом деле звери.

Не про их мир, конечно, была легенда. Но во время беременности Валерия чувствовала себя ведьмой, носящей под сердцем дитя волчьей крови.

Она знала – догадывалась: вынашивать хтонь совсем не то же самое, что вынашивать человека. Нет, клыками изнутри никто не грыз, когтями не драл, щупальцами не пихался; просто иногда то, что росло в животе, ощущалось не обычным ребенком, а клубочком тьмы.

Той тьмы, которая живет среди деревьев и смотрит из глубины озера. Той тьмы, которую люди обходят стороной, затаив дыхание и не смея даже взгляд бросить. Той тьмы, которая есть в каждой хтони – как от нее ни беги.

Поэтому носить в себе маленькую тьму было не тяжело, но странно. И держать ее на руках – краснолицую, сморщенную, едва ли похожую на человека и при этом явно чудовищную – было тоже странно.

Впрочем, быть хтонью в принципе странно, чему тут удивляться?

Ощущать пасть или клюв так же ясно, как лицо. Смотреть не человеческим взглядом – хтоническим прищуром. Знать, как провести другого через свою тень, чтобы содрать все ненужное. Видеть шныряющих по городу духов. Чувствовать смерть.

Столько страшного и интересного ждет впереди, столькому предстоит научить – и самой научиться! А пока…

Тьма, дитя волчьей крови, сопит в кроватке. Ей снятся звездные сны.

Стали светом

Когда работаешь в кофейне, над завтраком можно не задумываться – а значит, и встать на целых полчаса позже. Пускай достанутся в лучшем случае списанный сэндвич или круассан и один из бесплатных стаканов кофе, Лену все устраивает.

Тем более что по утрам, особенно когда кое-как встаешь по будильнику, есть не хочется. Не работала бы в общепите – вообще бы не ела.

– Сегодня обязательно лягу пораньше, – бормочет Лена, протирая глаза.

Знает: конечно, не ляжет; но это обещание – маленькая традиция, необходимая часть подъема.

Корица, забравшись на грудь, вылизывает лицо. Пора собираться на прогулку.

Спасибо городу, что подсуетился и помог с квартирой. Центр, метро в десяти минутах, магазины в соседних домах – что еще нужно? «Зелени совсем нет», – вздыхала бы бабушка, но Лене хватает и парка через дорогу.

А еще в этом парке удобно гулять с собакой. Лучшего места не придумаешь.

Лена отпускает Корицу с поводка – она умная девочка, приучена держаться рядом – и утыкается в ленту новостей. Не проснется сейчас – ничего страшного, разбудит порция утреннего эспрессо. Или, например, коробки с молоком, которые любезно дотащат до бара, но вот складывать их в подсобку придется своими силами.

Впрочем, сегодня – никакого молока, только сэндвичи и круассаны. И если люди, как обычно, подтянутся к половине девятого, то даже удастся немного подремать на стойке.

И как не завидовать Корице, которая после прогулки зароется в одеяло и будет спать дальше?..

Заглянув в расписание, Лена поджимает губы: рядом с ее именем по-прежнему пусто. Катя вчера срочно укатила к родственникам, и замену, видимо, так и не нашли – что ж, придется поработать в одиночестве. Но, можно подумать, она никогда не вывозила бешеные потоки в одно лицо!

Заодно взбодрится. Все к лучшему.

Над дверью звенит колокольчик. Лена подскакивает: нет-нет, она не спала, даже не дремала, просто опустила голову на руки и прикрыла глаза, честное слово!..

– Привет. – Костя взъерошивает волосы. – А я сегодня с тобой работаю.

– В усиле, что ли?

Глупый вопрос: как еще он может работать?

Костя пожимает плечами: сама, мол, видишь. И прибавляет:

– Позвонили полчаса назад, умоляли помочь – ну я и рванул. По пути узнал, что буду с тобой; подумал, что ты ни фига не обрадуешься, но я ж пообещал…

– Не волнуйся, – усмехается Лена, пропуская его за бар, – я тебя не убью и хтоням не сдам. Хотя они могут прийти сами, и тогда…

Он отмахивается, даже не вздрогнув, и уходит в подсобку.

Интересно, помнит со дня стажировки, где что лежит, или стоит сразу подсказать?

Костя, видимо, «жаворонок» – потому что гостей приветствует с искренней радостью, на которую Лена способна в лучшем случае к полудню. Предлагает попробовать новые, осенние напитки, подсказывает сочетание сиропов, советует, что лучше взять, чтобы проснуться, и продает только за первый час три сэндвича – а ведь их обычно разбирают на обеде.

«Откуда у тебя столько энергии? – завидует Лена, наблюдая, как Костя вырисовывает тюльпан на чьем-то капучино. – Люди в нашем возрасте уже не бывают такими веселыми по утрам».

Первый поток заканчивается, и, протирая столешницы, Лена все-таки спрашивает:

– Ты чего такой бодрый?

– Выброс адреналина, – фыркает Костя. – Когда узнаёшь, что через полчаса надо быть на другом конце города, подбрасывает только так. Да и… – Он потирает глаза. – Я не успел уснуть: как раз ложился, а тут звонок. И не позавтракал даже.

А, так это не бодрость и радость, это организм сходит с ума от недосыпа. Понятно.

В студенческие времена Лена тоже не спала: то курсовую дописывала, то заканчивала чертежи. На следующий день могла спокойно отсидеть четыре пары – и не для галочки, а прилежно записывая лекцию или ломая мозги над лабораторной; но стоило вернуться домой – отрубалась до вечера.

Была уверена, что убедительно притворяется живой и здоровой; но однажды, после возни с дипломом ночь напролет, научрук сказал ей: «Какая вы веселая, не спали сегодня?» Лена потом глянула в зеркало в туалете – вроде на бледный призрак не похожа, лицо как лицо. Или у научрука глаз наметан отличать неспящих по едва заметным деталям?

Проверив холдеры, Лена оглядывается на часы:

– Сейчас затишье. Так что если ты что-нибудь взял или…

Костя, кивнув, исчезает в подсобке. Лена ждет, что он вернется с булочкой или бутербродами, в крайнем случае – с рюкзаком, чтобы сбегать в магазин. Но он приносит банку энергетика.

– И это твой завтрак?

– Зато не вырублюсь.

Вздохнув, Лена вытаскивает из холодильника списанный сэндвич. Хорошо, что с утра хотелось спать, а не есть: решила оставить на потом – и не прогадала.

А она купит круассан или в перерыве дойдет до пекарни. Уж не обеднеет.

Забившись в угол, Костя завтракает сэндвичем и энергетиком. Людей и правда нет, все на работе; и Лена пересчитывает кассу – постоянно сбиваясь, потому что мысли нет-нет да и возвращаются к прошлому разговору.

Костя по-прежнему считает себя чудовищем? Виделся ли он с Лютым – или побоялся, что все-таки откусят голову? Что еще посоветовать, чтобы он перестал загоняться, – и надо ли советовать? Может, ровно такое наказание он и заслужил: остаться на свободе, но до конца жизни жрать себя изнутри?..

«Нет, – думает Лена, – я никому такого не пожелаю». Досчитывает кассу и, развернувшись, прямо спрашивает:

– Ты говорил с Лютым?

А Костя, доедая сэндвич, на удивление спокойно кивает:

– Говорил. Он сказал, что выбирает не считать меня чудовищем, чтобы на это силы не тратить. А я насчет себя должен сам решить. Вот такая фигня. – Он вытирает руки о джинсы и выкидывает упаковку.

– И что ты решил? – осторожно уточняет Лена.

Костя нахохливается, кутаясь в толстовку. Сейчас небось отрежет: «Не хочу об этом». Или вовсе: «Не твое дело». Но… нет, он вздыхает и опускает глаза.

– Я потом говорил с Толиком… Пытался понять, как его совесть не мучает или как он притворяется, будто не мучает. А он сказал почти как Лютый: «Постоянно себя грызть – это непродуктивно, лучше помыть окна, выкинуть рассыпанную в подъезде рекламу или как-нибудь еще повернуть мир к лучшему». И… я решил, что буду делать так же. И что мне необязательно себя прощать, чтобы больше не грызть. Я имею в виду… вот есть состояние, когда ты не простил человеку то, что он сделал, но при этом не держишь на него зла, не думаешь: вот бы с ним гадость какая-то случилась! Тебе просто пофиг. Вот и мне на себя пофиг; не в том смысле, что я забиваю на здоровье, а, ну… Короче, я себя больше не жру.

Глоток энергетика Костя делает с таким видом, словно только что произнес тост. «Если подумать, – кивает Лена, – это и правда могло быть неплохим тостом».

– Хорошая позиция. Я рада, что ты больше себя не жрешь.

Он не фыркает: «Нашла о ком волноваться!» – а благодарно улыбается.

…А сбежав через час на перерыв, возвращается со свежими, еще горячими булочками. Заявляет:

– С меня причитается, – и сверлит взглядом, пока Лена не берет хотя бы одну.

Впрочем, кажется, это не «хотя бы, это «для начала»: уж очень вкусно.