Шрифт:
Закладка:
Будь Тина хтонью – пожалуй, была бы птицей, как та девушка на самокате. Не чтобы летать, нет; просто птица… откликается. Как хорошая книга. Как родственная душа.
Ветер треплет расстегнутую кофту, и павлиньи перья переливаются на свету – будто настоящие.
Домофон с противным писком впускает в подъезд. Тина вызывает лифт и, слушая гудение, задумывается: а может, не постановка, а короткометражка? Или фотосессия – Лютый пару недель назад говорил, что осваивает фотоаппарат и готов поснимать бесплатно, если ничего сверхъестественного требовать не будут: ему, мол, тренироваться надо.
«Закину все в чат, – кивает себе Тина, – а там обсудим».
И лифт уносит ее под самую крышу.
«Идея с фотосессией классная, – отвечает в чате Лютый. – Поснимаю, если возьмете на себя помещение».
«Я спрошу знакомых студентов: вдруг кому-то надо сдать короткометражку на вольную тему, а с идеями беда?» – обещает Соня.
Марк молчит, но всем ставит «большой палец»: он всегда за любой движ.
Улыбнувшись, Тина блокирует телефон и кутается в одеяло.
Завтра среда, потом четверг, пятница – и выходные. Можно съездить к родителям; можно выбраться за город, в осенний лес; можно весь день проваляться с книгой – никаких срочных дел, никаких планов, занимайся чем хочешь. А через неделю они снова соберутся Клубом любителей аморальной литературы; и будут разговоры, печенье с чаем, подушки на подоконнике антикафе, которыми так удобно передавать эстафету: лови, твоя очередь высказываться.
И конечно, карамельный фраппучино. Куда же без него.
Ангел мой Габриэль
Основа – холодное, но вместе с тем жгучее отчаяние пополам с решимостью. Конечно, все синее: здесь должно быть много синего.
Добавить деталей: серая горечь; приятная боль от осколков, изрезавших пальцы; звенящее «я – инструмент, себя у меня не отобрать!».
Пусть будет такой порядок. Или нет, вот эту лучше передвинуть сюда, чтобы сначала… Да, теперь звучит; хотя вот эти две – одновременно бы… Но не получится, увы, не тот формат.
Прикрепить плейлист. Вставить ссылку на недавний рассказ. Опубликовать.
Через десять минут в личку стучится Даня: «Рассказ вижу, плейлист тоже, а как дела с книгой, ангел мой Габриэль?:)»
Даня – это Даниила. Лучший редактор, которого только можно пожелать.
Познакомились они вовсе не через издательство – это издательство познакомилось с Габриэль через Даню. Все произошло благодаря комментариям под постом любимой музыкальной группы – то есть благодаря нелепой случайности. Кажется, так и завязываются лучшие знакомства.
Сейчас едва ли выйдет вспомнить, что именно было в комментариях, но это неважно. Важно, что Габри (тогда ее звали так), увидев девушку по имени Даниила, нагло влезла в личку: «Привет! Я смотрю, не только мои родители намудрили с именем?»
Дальше была болтовня обо всем на свете, осторожное «Я тут заканчиваю книгу; да-да, знаю, что сейчас каждый второй пишет», сбивший с ног всплеск восторга: «Дай почитать!»…
А спустя неделю Габри щипала запястье до синяков, пытаясь вернуться из сна в реальность.
«Издательство, где я работаю, готово взять твою рукопись. Конечно, будут правки, ты возненавидишь и меня, и весь несправедливый издательский мир…»
Вот, значит, как редакторы на самом деле находят авторов? А все эти страшные синопсисы и сопроводительные письма на электронную почту – ерунда?
«Ангел мой Габриэль», – зовет ее Даня.
И Габриэль, четко угадывая интонацию, либо подставляет воображаемые уши под ласковое поглаживание, либо прячется под стол, потому что сейчас оторвут голову за дурацкий ляп, нелогичный сюжетный ход, неверибельное поведение персонажа или другой писательский грех.
Нет, не голову – крылья. Что еще ангелам отрывать?
Понаблюдал бы кто со стороны – не поверил бы, что тут есть место «ангелу». Потому что они ругаются. Много и страшно. Созваниваются по видео и орут: «Ты не Габри, а Грабля! Как листья сгребают в кучу, так и ты линии персонажей вместе сваливаешь! А их сплетать надо – аккуратно, узелочками!» – «Значит, так? А ты вообще редактриса, а это такая крыса…»
Хотя Даня – не крыса, она тупайя; и это не имеет ничего общего с ее умственными способностями. Просто вот такая досталась хтоническая форма.
Про нечеловеческую природу Габриэль узнала случайно. Написала однажды: «Слушай, как ты это делаешь? Я читаю правки, скриплю зубами, меняю назло, чтобы доказать, что ты неправа. И тут оказывается, что стало та-ак хорошо…»
Ответа не ждала – догадывалась, что там будут общие фразы об опыте работы, постоянном обучении и так далее. Но Даня написала: «Я хтонь». Так легко, будто говорила про цвет волос или проколотые уши – про то, что точно не вызовет удивления, недоверия и шквала вопросов: хтони – они же все-таки скорее сказочные, мифологические, а не научно доказанные. Или?..
«Обычно нам хорошо даются эмоции и течения чужой жизни, но моя стихия – текст. Я его вижу как вышивку, причем сразу с изнанки: здесь перепуталось, здесь лучше нить провести вот так, здесь полный кошмар, надо рвать либо вышивать с самого начала… Поэтому в редакторы и пошла».
Гуглить матчасть Габриэль умела, так что не стала забрасывать вопросами. Только уточнила после десятка статей разной степени научности: «А какой у тебя облик?»
«Тупайя. Попрошу не забывать про “й”:)».
Габриэль ни разу не забыла.
Крики по видеосвязи – это, конечно, ужасно непрофессионально. Но оказалось, так проще, чем читать равнодушный список косяков, а потом, стиснув зубы, печатать: «Спасибо, посмотрю».
Как раз после одного из таких сообщений Даня, будто ощутив напряжение и рвущийся наружу яд, предложила: «Если хочешь, можем созвониться, и ты выскажешь все, что думаешь. Но и я выскажу, чтобы было честно». Габриэль ни разу не слушала критику, только читала; и, решив, что в любой момент сможет отключиться, согласилась.
Отключаться не пришлось: другой человек, наверное, не выдержал бы живой ругани с редактором, а ей понравилось. Особенно то, как у Дани топорщился сине-зеленый ежик волос – будто шерсть у разгневанного зверька.
Тогда-то Габриэль не знала, что Даня и правда зверек. Интересно, такой же сине-зеленый? Хтони ведь, кажется, могут выглядеть совершенно как угодно.
Теперь они так и делают: поорали – выдохнули – успокоились – работаем дальше. Даня называет это индивидуальным подходом: «Ангел мой Габриэль, я могу не кричать, а шипеть, могу перейти на голосовые, могу молча отправлять док с правками – как тебе удобнее».
Габриэль все устраивает.
За два года сотрудничества у нее вышло три книги: городское фэнтези «Смотри сквозь туман», ретеллинг «В сердце ржавого леса» и реализм с нотками абсурда и магии «Людоед из тридцать второй квартиры». Как можно быть недовольной?
Прошумевшими на всю страну бестселлерами они не стали – но Габриэль никогда и не мечтала, чтобы за ней ходили толпы фанатов. Главное – книги нашли своих людей.
И хтоней, наверное, тоже.
«Ангел мой Габриэль, я буду на выходных в твоем городе, – написала однажды Даня. – Если хочешь развиртуализироваться – welcome».
Габриэль размышляла всего пару секунд: прикидывала, успеют ли прийти заказанные на днях сережки с глазами. Пускай архангел Гавриил не выглядел как нечто излишне крылатое и многоглазое, но ей-то кто запретит?
Вечером в субботу они сидели в баре, пили фруктовое пиво, смеялись: «Ты выглядишь лучше, чем на видео!» – «А ты ровно такая же громкая!» Кажется, напридумывали идей на десять книг вперед, но ни одну не записали: на трезвую голову точно покажутся ерундой.
Потом вышли подышать.
«Я люблю не только смерть, – говорила Даня, широко жестикулируя, и кольца на ее пальцах блестели в свете фонарей. – Не только резать и заново сплетать тексты; как, знаешь, мертвой водой из сказок сращивают разрубленные тела. Я люблю приводить в этот мир новых авторов и новые книги; искать, полагаясь то ли на редакторское, то ли на хтоническое чутье. И шерсть встает дыбом, когда чувствуешь: вот он, потенциал; когда видишь, как искра разрастается в пламя. Теперь надо помочь искре стать костром – не абстрактным, а реальным, не лишь возможным, а уже воплотившимся. Помочь автору родиться; бережно, но без нелепого сюсюканья провести его в жизнь. Вот чем я занимаюсь на работе».
А Габриэль только завороженно слушала. Она ни про работу, ни про хобби не смогла бы так рассказать.
Незаметно, за разговором, они дошли до набережной. Переглянувшись, спустились по каменной лестнице, сели рядом – после
