— Смотри не расстрогайся окончательно.

— Ну ты опять! — с досадой воскликнула дочь, наклоняясь к отцовскому столу и смотрясь в круглое зеркало на подставке. — Можно подумать, что ты ревнуешь. меня ко всем парням и в глубине души мечтаешь, чтобы я так и осталась старой девой.

— Совсем нет, — глубоко вздохнул Александр Павлович, исподволь любуясь дочерью. Вообще-то в глубине души он действительно чувствовал какую-то мужскую ревность. Ведь он так любил эту стройную миловидную девушку, которая была точной копией его собственной возлюбленной — и, естественно, не слишком горел желанием делить ее любовь с другими мужчинами — пусть даже это другая любовь. И все же главным с недавнего времени стало беспокойство: о том, чтобы Александра не влюбилась безответно, Не так давно он убедился, что несчастная женская любовь намного страшнее такой же, мужской, и теперь отчаянно боялся будущего увлечения своей дочери. А вдруг и она, оказавшись обманутой, проявит такую же дьявольски безумную отчаянность, как та статная, хотя и не слишком красивая девушка — с каким-то изнуренным, землистого цвета лицом и бородавкой на левом крыле носа, — которая была у него на приеме несколько месяцев назад.

История ее была вполне классической — какой-то молодой лейтенант, недавний выпускник военного училища, пообещал на ней жениться, соблазнил, а через некоторое время бросил. Судя по всему, для него это была всего лишь очередная гусарская победа, составлявшая приятное отвлечение от тягот армейской службы. Однако для самой Елены, воспитанной родителями в строгих домостроевских правилах, все выглядело совсем иначе. Он был ее первым мужчиной, которого она давно ждала и в которого безумно влюбилась, и потому с такой тяжелой, испепеляющей ненавистью восприняла его неожиданное исчезновение.

Александр Павлович провел с ней несколько сеансов, да и помимо них много часов беседовал и пытался внушить более спокойное отношение к этому, в сущности, житейскому делу. Однако для Елены он так и осталось крушением мира и всех надежд, а потому требовало самого жестокого мщения. Во время последнего визита она сказала Александру Павловичу такую фразу, которая заставила его поежиться и мысленно пожелать удачи беззаботному лейтенанту.

«Я узнала, что их часть направили в Чечню, и теперь сама поеду туда. Я обязательно найду этого мерзавца, и он еще горько пожалеет о своей измене… если — только успеет это сделать».

Больше он ее не видел. Он вспомнил о ней лишь тогда, когда прочитал в газете историю об одной из легендарных девушек-снайперов, которые воевали на стороне чеченских ополченцев. Эта девушка, которую в статье называли Елена, прославилась тем, что убивала только офицеров и ни разу даже не ранила ни одного солдата. Дочитав до этого места, Александр Павлович отложил газету и, запершись в кабинете, попытался восстановить в памяти образ своей пациентки. Он полностью отключился ото всех посторонних раздражителей, расслабился и постарался провести диагностику, избегая всякого угадывания и назойливых подсказок сознания. Через несколько минут этого интуитивного настроя всплыла нужная информация: «Мертва, тяжелые раны головы, груди, брюшной полости. Искать на открытом месте».

После этого он снова взял в руки газету и дочитал статью до конца. Елену выследил спецназ, разъяренный гибелью своего командира. Не желая сдаваться живой, она пыталась застрелиться, но не слишком удачно; и тогда ее, тяжело раненную, изнасиловали всем взводом, после чего добили и бросили на растерзание одичавшим уличным собакам.

С этих пор, как и всякий нормальный человек, потрясенный этой дикой историей, Александр Павлович всерьез забеспокоился и стал интересоваться малейшими увлечениями своей дочери. Но разве можно было открыть Александре причину этого раздражавшего ее поведения?

— А ты знаешь, пап, я тебе так завидую, — снова заговорила она, беря в руки фотографию одной из его пациенток, лежавшую на столе. — Как бы я хотела обладать такими же способностями и уметь диагностировать по фотографиям. Ну вот скажи, чем, например, больна эта милая девушка, которую я сегодня уже видела — она еще приходила с мужем?

Александр Павлович с досадой вырвал из рук дочери фотографию Галины, забытую Денисом во время первого визита. положил в ящик письменного стола.

— Сколько раз я тебе говорил, что зависть — это чувство, недостойное свободного и умного человека!

— А почему?

— Да потому, что его могут испытывать, только те люди, которые не дорожат собственным «я» и всегда готовы от него отказаться. Если завидуют внешний успехам другого да еще мечтают поменяться местами с предметом собственной зависти — значит, фактически признают собственную ничтожность и незначительность.

— Но я вовсе не хочу отказываться от своего «я», — упрямо заявила Александра, для которой не впервой было вести долгие и упорные споры с отцом, — я просто говорю о том, что, оставаясь самой собой, хотела бы иметь такие же таланты, которыми обладаешь ты.

— Ну, а это вообще детский лепет! — решительно заявил отец, доставая откуда-то из-под стола черный «дипломат» и проверяя, тщательно ли заперты замки. — У каждого свои собственные таланты, данные ему природой и закрепленные воспитанием и обстоятельствами. Пойми, что обстоятельства — это отражение нас, а мы — отражение обстоятельств. Иное сочетание тех или иных факторов плюс наше «Я» уже не было бы нашим «я».

— То есть ты хочешь сказать, что, обладай я твоими необыкновенными способностями, то была бы совсем иной, чем та, какой являюсь сейчас? — нахмурив лоб, поинтересовалась Александра.

— Вне всякого сомнения.

— А ты сам никому не завидовал? Александр Павлович улыбнулся.

— В юности, одному сокурснику, писаному красавцу и отчаянному ловеласу. Но эта зависть быстро прошла, когда он влюбился и женился на такой серенькой мышке, что все его бывшие подружки моментально успокоились, если не запрезирали своего потенциального любовника. Именно после этого случая я и понял, что глупо завидовать даже успехам у женщин, поскольку мужчинам везет лишь с теми, в которых они находят отражение своего собственного «я». Поэтому даже такая зависть — это косвенное признание собственной ничтожности.

— Ох, как ты хорошо все объясняешь, — не без лукавства заметила Александра, — позволь же мне хоть в этом тебе позавидовать! Так чем все-таки больна та девушка?

— Она не больна, с ней произошло несчастье, — сухо ответил отец, боясь дальнейших расспросов. — Я еду в центр, тебя никуда не надо подбросить?

Александра отрицательно покачала головой, а затем спросила:

— А когда вернешься?

— Точно не знаю, но не раньше одиннадцати. А ты ложись вовремя и особенна не засиживайся за видео. И, самое главное, никому не открывай дверь.

— Хорошо, я запрусь, как Даная в подземелье, и буду ждать, чтобы мой возлюбленный, подобно Зевсу, проник ко мне в виде золотого