а для многих, кто не щадит себя в борьбе, может и не наступить. Он открывал в каждой фразе мудрецов как бы многоэтажный смысл, и это увлекало необычайно. Его поражала гибкость мышления, и он пытался свести его к мышлению творческому во всех областях человеческой деятельности и вдруг понял, что создание партии — это величайшее творчество, политика тоже творчество. Из «Правил для руководства ума» Декарта он понял, что различие между интуицией как неким таинственным способом непосредственного знания и рассудочным познанием, опирающимся на логический аппарат, в том‑де, что интуиция — высшая форма познания, своеобразное интеллектуальное видение. Валериан долго бился над этой проблемой, в чем-то не доверяя Декарту, прочел добрую сотню книг, но ответа так и не нашел. Гегель исследовал «теоретический дух», «практический дух», «свободный дух». Различные области общественной жизни есть проявления объективного духа, который в своем движении проходит три ступени: абстрактное право, мораль, нравственность. Нравственность вбирает в себя семью, гражданское общество и государство. Пройдя через государственное право, объективный дух поднимается на стадию всемирной истории.

После марксистской теории общественного развития все это гегелевское построение казалось искусственным, так как все стороны общественных отношений людей Гегель представлял в виде саморазвития этого самого объективного духа. Но через подобные идеалистические заблуждения прошла человеческая мысль. Мудрец рассуждает о свободе. Для него это абстрактная категория, проявляющаяся в праве. Поэтому‑де право есть наличное бытие свободы. Куйбышев на своей спине испытал соотношение этих двух категорий и понял: увы, от самодержавного права и не пахло никогда свободой, право — это воля господствующего класса. Только так. Воля господствующего класса, возведенная в закон. И если пролетариат победит, он свою волю тоже сделает законом.

Валериан скоро убедился: больше всего в философии его привлекает исследование человеческой деятельности. Как способ существования человека. Что есть человек, каково его место в мире? Ведь он, этот абстрактный человек, принадлежит одновременно природе и обществу. Но главное в нем, как кажется Валериану, активность. Деятельность деятельности — рознь. В своей деятельности человек должен быть активным..

У него перед глазами были сотни и тысячи примеров активности. Она стала законом жизни партии. «Все возникает через борьбу», — говорил еще древний грек. Борьба, по словам Белинского, есть условие жизни: жизнь умирает, когда оканчивается борьба. И суровый Чернышевский, указуя железным перстом, отмечал тот непреложный факт, что история до сих пор не представила ни одного примера, когда успех получался бы без борьбы. Но какая глубокая ирония скрыта в словах Маркса: творить мировую историю было бы, конечно, очень удобно, если бы борьба предпринималась только при непогрешимо благоприятных шансах...

Окутанный светлым маревом белых ночей, он бродил и бродил по улицам и набережным Невы, думая о том, что творить историю трудно, очень трудно.

Теперь, когда он близко познакомился с депутатами Государственной думы — большевиками, он понял всю мизерность уловок отзовистов, стремящихся отозвать этих мужественных людей из Думы. На виду у всех они совершали большевистский подвиг. В любое время дня и ночи, несмотря на депутатскую неприкосновенность, каждого из них провокаторы могли убить из-за угла, а царское правительство конечно же готовило для них тюрьмы, кандалы, самую тяжелую ссылку.

Конституционная комедия и висельная действительность — так определяют депутаты столыпинский режим, от которого царь не хочет отказаться даже после убийства Столыпина. Большевики с думской трибуны на весь мир изобличают русскую буржуазию, которая из-за страха перед пролетариатом добровольно идет на ограничение своих политических прав. Все эти милюковы, гучковы, корчащие из себя в Думе оппозиционеров, — самые злобные враги рабочих и всего народа. На обеде у лорд-мэра Лондона Милюков заявил открыто, что русская оппозиция останется оппозицией его величества, а не его величеству. Умри — лучше не скажешь!

Теперь на смену Столыпину пришел некто Маклаков, черниговский губернатор, «сильный кулак», которому черносотенцы говорят: «Ваше назначение было последней судорогой изувеченного проклятыми началами 1905 года нашего родного величавого самодержавия».

Этот Маклаков рвется разогнать Думу, заверяет царя, что следующая Дума будет правая.

Маклаковы продолжают чувствовать себя хозяевами положения, но Валериан знает: они — живые политические трупы, во главе с царем. Им осталось размахивать нагаечками совсем немного: идет незримая разрушительная работа, и Куйбышев деятельный участник ее.

Он, конечно, не может назвать точные сроки: мол, через три года вас уже не будет в помине — буйствуйте, рычите, угрожайте напоследок!.. А Маклаков продолжает стучать своим «сильным» кулаком:

— Если поднимется буря и боевое настроение перекинется далеко за стены Таврического дворца — администрация сумеет подавить волнения, но для этого необходимы будут две меры: роспуск Думы и немедленное объявление столицы на положении чрезвычайной охраны!

Царский пес чует приближение бури.

Она будет, она неотвратима. Петербург охвачен забастовками, и большевики с думской трибуны призывают к новым.

Правые члены Думы — кадеты в растерянности спрашивают:

— Почему министр внутренних дел господин Маклаков не привлекает депутатов крайней левой фракции к ответственности за произнесение ими возмутительных речей? Они, эти социал-демократы, открыто заявляют, что говорят не для Думы, а — через голову Думы — для рабочих!

Маклаков и рад бы, но все не так просто. Родзянко, также обеспокоенный митинговым характером речей большевистских депутатов, тут как тут. Он предлагает создать в Думе особый дисциплинарный суд: такой суд за злоупотребление свободой депутатского слова будет исключать из Думы с утратой депутатских полномочий на срок или навсегда.

Но заткнуть рот депутатам-большевикам угрозами не удалось.

Григорий Иванович Петровский с думской трибуны заявил, что посягательство на свободу депутатского слова есть только звено в длинной цепи покушений правительства на все народные свободы и оно стоит в прямой связи с подъемом народного движения.

— Мы, социал-демократы, не отдадим без решительного боя свободы депутатского слова. И мы уверены, что в этой борьбе нас поддержит весь народ. Никакие преследования не остановят нас от пропаганды с думской трибуны своих республиканских убеждений!

Председательствующий лишил Григория Ивановича слова. Но вслед за ним выступили другие большевики, и их тоже пришлось лишать слова.

Создалась острая ситуация. Маклаков требовал привлечь Петровского и всю фракцию социал-демократов к суду. Но правительство на этот шаг не отважилось.

Валериан выполнял поручения Петровского, был связным между ним и Петербургским комитетом партии.

В июле Григорий Иванович уехал якобы в отпуск.

— Вернусь, все расскажу, — пообещал он Валериану.

Откуда было знать Куйбышеву, что председатель большевистской парламентской группы тайно отправился в Поронин, к Ленину. Петровский рассказал Владимиру Ильичу о Валериане Куйбышеве: о тюрьмах, ссылке, работе в Петербургском комитете