городовых у меня восемь. Девятым Фрол был, но его, как велено, к конной страже отрядили, чтобы прилегающие территории прочесал.

— Гостиницы и постоялые дворы не проверяли?

— Учетные журналы пока не трогали, потом посмотрим. Да и куда гостиницы денутся? Там народ ученый, знают, что несовпадение их журналов и наших учетов чреваты, а мы раз в три месяца сверяемся. Списки временно прописанных приезжих сразу же прошерстил, подходящих под описание — от сорока до пятидесяти лет, обнаружил четверых. Два купца приезжих — эти живехоньки, летом еще несколько раз у нас бывали, на учет становились; еще двое, хотя возраст и соответствовал, оба мещане. Один из Вологды, второй из Кириллова. Вряд ли у них перстни с гербом имелись. Но, на всякий случай, фамилии выписал.

По запросам в губернию и Петербург можно пока не спрашивать. Там зашевелятся не скоро. Неделя пройдет, не меньше.

— Тут, Иван Александрович, еще одно дело есть, — сказал пристав. — Нехорошее дело, не знаю, что и сказать.

— Антон Евлампиевич, так прямо и скажите, — пожал я плечами. — Обнаружили нечто такое, о чем и сказать надо, но не желаете?

— Не то, что не желаю, но не знаю, как вы к этому отнесетесь.

— Ну, господин пристав, не тяните кота за причиндалы, — хмыкнул я. — Вы ведь меня знаете. Лишнее не спрошу, но по делу, все из вас вытяну.

— Ладно…

Пристав Ухтомский вытащил сверток, положил на стол и развернул, предъявив мне красивый портсигар.

Я бы записал в описи — «портсигар, размером два с половиной на три с половиной вершка, изготовлен из металла желтого цвета, с камнями синего и красного цветов». Да, именно так бы и записал. И не из желания скрыть нечто ценное, а из-за того, что я не специалист.

Вспомнились претензии, что предъявляли к сотрудникам НКВД родственники арестованных и перестроечные историки. Мол, чекисты записывали в актах изъятий или в протоколах обысков — «желтый металл», «белый металл», а изделия с камнями «синего цвета», «красного». Все правильно они делали. Во время обыска никто экспертизу не делает, а следователь — он не эксперт.

Металл может оказаться позолоченной медью, камни — стекляшками. В Российской империи, особенно в Царстве польском, подделки делают качественно, хрен догадаешься. Потом бы специалиста озадачил, чтобы тот экспертное заключение составил.

Взяв в руки портсигар, попытался определить вес. С полфунта, если не фунт. Точно не медь, и к эксперту можно не ходить. И брюлики, судя по всему, настоящие.

— Неужели скупщика краденого нашли? — поинтересовался я. — К нашему делу отношение имеет, как считаете?

— Вы откройте, — посоветовал Ухтомский.

На внутренней стороне крышки гравировка: «Моему дорогому и любимому супругу Николаю в ознаменовании пятилетия нашей свадьбы. Твоя Мария».

— М-да… — только и произнес я.

Вряд ли возможны совпадения. Николай и Мария. Портсигар очень дорогой, такой может подарить мужу лишь состоятельная женщина. Или та, у которой отец очень богат. И Мария — Мария Ивановна, у нас одна. Ей, кстати, раньше принадлежало здание Окружного суда, участок земли, где городской голова обустраивает сад, еще какая-то городская недвижимость.

— Интересно, сколько такой портсигар стоит? — поинтересовался я.

— Фишкин сказал, что закладчик его в пятьсот рублей оценил. Если бы не гравировка, то и вся тысяча. В Петербурге, там рублей семьсот за него дадут.

— Фишкин — это кто? — нахмурился я и предложил. — Давайте, Антон Евлампиевич, излагайте с самого начала

— Извольте, — кивнул пристав. — Есть у нас в городе ростовщик — Михаил Семенович Фишкин. В банк за деньгами не каждый пойдет, кому надо из-за трехи или десятки канитель разводить? А к Фишкину — запросто. Процент за услуги берет божеский — десять копеек с рубля, но обязательно требует заклад.Топор оставь, рубанок, да что угодно. Те, кому денег побольше нужно — сотню там, две, те что-то серьезное тащат, или памятное — крестик, кольцо обручальное. Что-то такое, что обязательно выкупить надо. Мы, как начали город отрабатывать, к Фишкину и нагрянули. Думаем — может, кто-то вещички ему принес, вроде, словно бы под залог? Пришли мы с Семеном Еропкиным, спрашиваем — не приносил ли кто золота или серебра? Колечки какие, табакерки, визитницы ценные? Про перстень не упоминали, думаем — если запираться начнет, так мы обыск сами и проведем. Ничего, если бы без вашего разрешения провели? Законно?

Пристав посматривает хитренько — дескать, как же они без меня-то раньше справлялись?

— Если обстоятельства требуют — вполне законно самим обыск, — кивнул я. — Могло и так статься, что злоумышленник потом все перепрятал. Вы бы потом все в рапорте отразили, акт составили. Верно?

— Так точно, — кивнул пристав.

— Значит, все правильно вы решили, — подвел я итог. — И что там дальше с ростовщиком?

— Фишкин нам говорит — вот, господа, заходите, сами смотрите, мне скрывать нечего. Провел он нас в свой чулан, а там у него, словно в лавке, на полках — и топоры, и пилы, и подсвечники, и посуда фарфоровая. Часов только штук пять. Думаю — откуда у нас столько народа, которым деньги нужны? Вытаскивает он из какой-то норки портсигар — вот, мол, знаю, что все равно отыщете, а искать станете, все перевернете, лучше я сам покажу. Закладчик, говорит, месяц назад принес, срок по выкупу истекает. Мол — просил пятьсот, но это стоимость портсигара. Какой ростовщик полную стоимость даст? Сошлись на трехстах.

— А кто закладчик? Фамилию знает?

— У него даже корешок квитанции имеется, — усмехнулся пристав, вытаскивая узенькую полоску бумаги. — Сама-то квитанция у закладчика, а Фишкин себе документ оставляет, если к нему претензии по суду предъявят — мол, продал заклад до истечения срока.

Полоска бумаги, судя по краю, была оторвана от какого-то листа, а поперек написано, что г-ном Финиковым А. И., получено триста рублей, а по истечении срока он обязан вернуть триста тридцать. И подпись — четкая, без росчерков, как и положено быть подписи выпускника духовного училища.

Фиников, блин. Мог бы и другую фамилию придумать, не семинарскую.

— Ёрш твою медь, — с чувством сказал я. — Не то дурак, не то идиот.

— Вот-вот… — усмехнулся пристав. — Город у нас маленький, все чиновники на виду, чего огород городить? Фишкин и приметы назвал. Портсигар и корешок квитанции мы изъяли, я ему расписку оставил. Мол — изъято для проведения