громко, как и полагается отвечать начальству, сообщил:

— Думаю, ваше высокоблагородие, сами все сделаем. Вон, господин следователь расстарается, все и раскроет.

Вот, как всегда — устами младенца глаголет истина. Егорушкин далеко не младенец, но в некоторых вещах слишком наивен. Выдает «тайные» планы полиции. Пора мне в канцелярии исправника жалованье получать, как внештатному агенту уголовного сыска. Рублей двадцать-тридцать в месяц. Ну ладно, не корысти ради тружусь.

— Сами попробуем, Иван Александрович, — принял решение исправник, в котором, по правде-то говоря, никто не сомневался.

— Сколько у нас в городе гостиниц? — поинтересовался я. — Не думаю, что неизвестный проскочил мимо нашего города, не останавливаясь. Скорее всего, он где-то отдыхал, лошадей кормил, если на своих ехал, не на почтовых.

— Две гостиницы и три постоялых двора, — немедленно отозвался Ухтомский. — Один постоялым двором считается только по названию, там и чистые господа останавливаются, которые из столицы в Вологду, Кириллов или в Белозерск, а потом обратно едут. Трактир еще есть, возле почтовой станции, а в нем иной раз извозчики останавливаются, крестьяне. В нем нумеров нет, три комнаты с нарами, переночевать можно.

— Значит, Антон Евлампиевич, озаботьтесь проверкой гостиниц, постоялых дворов, — приказал исправник своему подчиненному. — Пусть городовые просмотрят журналы посетителей… скажем, с января по апрель. Если какие сомнения — пусть несут прямо ко мне… Или к вам, Иван Александрович?

— Лучше сразу ко мне, — сказал я. — У вас и других дел по горло, а мне так и так журналы изучать. А городовым прикажите — самим не смотреть, ни в чем не сомневаться, а попросту все изымать и тащить к судебному следователю.

— Изладим, — кивнул исправник. И снова обратился к приставу: — А сами проверьте — нет ли у вас в списках кого схожего, кто прописывался за это время. Возраст чтобы подходил, положение… Наверное, не генерал, но не ниже коллежского асессора.

— Слушаюсь, — отозвался пристав. — Наши учеты по временной прописке нынче же вечером проверю, городовым завтра прикажу. Не худо по скупкам пошерстить, по ломбардам. Наверняка печатка должна запомнится.

— Если ее не сломали, — хмыкнул исправник.

Я кивнул. Если с безымянного пальца сняли печатку, то ее, скорее всего, кинули на наковаленку или камень, постучали молотком, сплющивая драгоценный металл и разбивая эмаль. Не исключено, что переплавили. Печатка с гербом — штука запоминающаяся, да и кто ее купит? А вот небольшой слиток золота, запросто. Копейки дадут, но копейка рубль сбережет.

— А есть еще частный сектор, — сообщил я.

— Что еще есть? — не понял Абрютин.

Ну да, снова вылетело выражение, которого пока нет.

— Частный сектор — дома обывателей. Они же не всегда обращаются в полицию, чтобы своих гостей на учет поставить.

Полицейские грустно закивали. И на самом деле, далеко не все обыватели, принимая гостей, идут в полицию с их паспортами. А должны бы!

— Значит, городовым приказать — пусть проверяют, спрашивают своих осведомителей — не было ли в феврале или марте у кого-то из домовладельцев солидного мужчины? И куда он мог деться?

— Сделаем, — кивнул исправник, посмотрев на пристава. Тот тоже кивнул.

— Итак, господа, о чем мы с вами забыли? — поинтересовался я. Не дождавшись вразумительных ответов, сказал: — А теперь, давайте-ка набросаем версии преступления. Пусть даже самые фантастические.

— Какие версии? — не понял пристав.

— Самые сказочные, нелепые, — уточнил я. — Мы-то с вами исходим из того, что преступление либо совершено в нашем городе, либо жертву вывезли в сторону Ботова, где убили и ограбили. Если все не так было?

— А как?

Хотел выдать такую версию — мол, в Череповце, либо вблизи города, имеется постоялый двор, куда хозяева заманивают путников, а там их убивают и грабят. Но это перебор. Такое было возможно при царе Горохе, но не в девятнадцатом веке. Прятать трупы, сбывать краденое — очень сложно. И с лошадьми да колясками заморочки. Раз-другой прокатит, потом об этом узнает полиция. Подумаем о другом варианте.

— Предположим, — принялся я фантазировать. — В самой деревне Ботове обитают разбойники. Днем они в земле ковыряются, по ночам на промысел выходят. А мимо ехал в коляске или кибитке проезжий, они на него напали, убили и ограбили. Как вам такой вариант?

— Не пойдет, — покачал головой Абрютин. — По службе на Кавказе знаю — не станут разбойники около своего дома грабить, внимание к себе привлекут. Известно, не дерет волк скотину около логова. А наши ли грабители, тамошние ли абреки — без разницы. Но, если предположить, что убили и ограбили местные, тело бы понадежнее спрятали, не у дороги бросили. Но Ботово, на всякий случай, проверить нужно. Вдруг там коляска чужая во дворе стоит, кони? Распоряжусь, чтобы урядник проверил.

Разумно. Сомнительно, чтобы у крестьян что-то осталось, тем более — кони, но проверить надо.

— Ваше высокоблагородие, разрешите и мне? — подал голос фельдфебель. Дождавшись разрешения, сказал: — А если покойника не с нашей стороны привезли, а с другой? Покойника, или пока он живым был, могли где-то на постоялом дворе замочить, что по тракту, в сторону Вологды.

— Что сделали? — в один голос переспросили исправник и пристав.

— Э, замочили, убили, то есть, — растерянно сказал Фрол, посмотрев на меня. — Его благородие, господин следователь так говорит, нам понравилось. Он объяснял, что замочить — от слова мокруха. Так убийство на птичьем языке именуется, на котором бандиты и воры разговаривают. Его еще блатной музыкой именуют, или феней.

Я едва сдержал смех. Ишь, опять. А ведь не помню — когда брякнул про «мокруху» и как городовым объяснял — откуда эти словечки пошли. Здесь, кстати, тоже существует жаргон, только он отличается от знакомой мне фени. Ни в жизнь бы не догадался, что конокрады девятнадцатого столетия именуют коней скамейками, а воры, специализирующиеся на кражах церковной утвари, именуют храм клюквой.

— Ты, Егорушкин, господина следователя слушай, но слова странные следом за ним не повторяй, — назидательно сказал исправник. — Иван Александрович человек образованный, словечек непонятных уйму знает, но ему можно. А ты попросту говори — убили.

— Виноват, ваше высокоблагородие. Так я чего говорю? А если убили где-то в Доре, а то и в Никольском? Там почтовые станции, постоялые дворы. Убили, а потом у Ботова выкинули.

— Согласен, — кивнул исправник. — Значит,