Шрифт:
Закладка:
— Именно так, — подтвердил Федышинский. — О том сказать невозможно. Все, что мог сделать, сделал, все остальное сударь, ваша епархия. Трудитесь, господин следователь, раскрывайте.
Немножечко потоптался на месте, раздумывая — не найдется ли среди лохмотьев, оставшихся от нижнего белья, каких-нибудь подсказок? Превозмогая запахи и страх перед останками, подошел поближе.
— И какого рожна вы там высматриваете? — с раздражением спросил доктор. — Думаете, найдете нечто такое, что я пропустил?
Вечное недовольство врачей в отношении дилетантов, пытающихся давать советы и лезть не в свое дело. Улыбнувшись Михаилу Терентьевичу, пояснил:
— Бывает, на нижнем белье имеется бирка, какая-нибудь метка, чтобы не перепутать. Портной пришил, прачка.
— Помилуйте, Иван Александрович, какие тут метки с бирками? — замахал руками доктор. — Если они и были куда-то пришиты, то ничего не осталось, истлело. Прачка свои метки к вороту пришивает, к подолу, а тут ничего и нет. — Федышинский на секунду задумался, потом сказал: — А ведь ваши мысли, господин следователь, в правильном направлении идут. Я там кусочек ткани узрел, он слегка голубизной отливает.
— Голубизной?
— Ага, — кивнул доктор. — Я за свою армейскую бытность много подштанников да рубах распорол. У нижних чинов белье сероватое, простое, у обер-офицеров — белое, а у полковников с генералами — да и то, не у всех, с голубизной. С голубизной — оно дорогое, толи из Франции ткань везут, толи из Англии. Стало быть, покойничек наш, человек небедный, если такое белье носил. А как по мне, наше белье гораздо практичнее и дешевле.
Хотел еще что-нибудь выпытать у доктора, но тот принялся меня выпроваживать:
— Иван Александрович, больше ничего не скажу, официальный документ позже пришлю. И не задерживайте меня больше. Вы человек занятой, но и я не баклуши бью. На сегодня дел много.
Ага, дел у него много. Можно подумать, не вижу, как Федышинский тоскливо посматривает в сторону своего письменного стола, на котором стоит некий предмет, прикрытый салфеткой? Контуры «косушки» вырисовываются четко.
Уже собрался уходить, но вспомнил, что едва не упустил важный фактор. Наиважнейший.
— Да, Михаил Терентьевич, удалось узнать, когда покойник был убит?
Тьфу ты, покойник убит. Но поправляться не стал.
— Если судить по разложению мышечных тканей, да по червякам… — призадумался Федышинский. — Не раньше января, но не позднее мая. Скорее всего — февраль–март.
И на том спасибо. Прикоснувшись двумя пальцами к фуражке, обозначив уважение к трудам медикуса, пошел к выходу, чтобы не мешать человеку заниматься самолечением. За спиной услышал вздох облегчение и характерное звяканье. Мог бы, между прочем, и мне предложить. Уж не является ли господин Федышинский алкоголиком?
Теперь мой путь лежал в Городскую управу, к господину исправнику, у которого было назначено наше производственное совещание. В кабинете, кроме нас с Василием Яковлевичем был пристав Ухтомский со своим помощником Фролом Егорушкиным. Фельдфебель, впервые в жизни приглашенный на такое важное мероприятие, сидел тихонечко, на самом краюшке стула.
Разумеется, мне пришлось взять руководство совещанием на себя. Изложив приметы покойного, свои соображения по поводу кольца-печатки, выводы доктора о дорогом белье, сказал:
— Итак, господа, первая и, пока главная наша задача — установить личность убитого. Проверить — не пропадал ли за минувший год человек, подпадающий под описание? Что там у нас по спискам пропавших без вести? Антон Евлампиевич, ваши соображения?
— В уезде — точно нет, — покачал головой старый служака. — Безо всяких списков скажу — за последние три года имеются три пропажи. Старик из Коротовской волости ушел зимой в лес за дровами, там и умер. Отыскали весной. Охотник пропал, но его тоже нашли, опознали по портсигару и ружью. Еще пропала старуха с внучкой. Ушли на болото за клюквой, и не вернулись. Вот этих до сих пор не нашли.
Фрола Егорушкина пока никто не спрашиваю, рано фельдфебелю соображения высказывать, поэтому наступила очередь исправника.
— В розыскных листах из губернии, тоже ничего подобного не упомню, — сказал Василий Яковлевич. — Там все больше дезертиры да цыгане, беглые арестанты, имена и приметы известны. Сегодня же отдам приказ — составить подробное описание примет, отослать рапорт в Новгород, а оттуда сделают запрос в Санкт-Петербург, в сыскную полицию о потерявшихся и пропавших лицах. Ждем подтверждений из столицы или сразу начнем работать?
Господа полицейские посмотрели на меня. В принципе, можно и подождать. Но лучше начать сразу.
— Пока в столице и в губернии раскачаются, время пройдет, — покачал я головой. — А оно у нас и так упущено. Сами знаете — если по горячим следам преступление не раскрыли, очень слабые шансы, что вообще его раскроем.
— Тоже верно, — согласился исправник. Посмотрев на меня исподлобья, поинтересовался: — Может, мне следует запросить помощи у столицы? Авось из Сыскной господин Путилин своих агентов пришлют. Приедут, на раз-два убийцу отыщут.
Интересно все-таки прикоснуться к легендам. Читал я воспоминания Ивана Дмитриевича Путилина[2]. А он, стало быть, уже петербургскую Сыскную полицию возглавляет? Чудесно.
— Василий Яковлевич, на все ваша воля, — развел я руками. — Моя работа — дело открыть, улики запротоколировать, свидетелей да подозреваемых допросить, а потом материалы до прокурора довести. Расследование преступлений и розыск убийц — прерогатива полиции. Скажете — сыскную позвать, стану работать с сыскной. Не скажете — будем раскрывать вместе.
Коллежский асессор Абрютин задумался. Посматривая на нашего главного полицейского, прямо-таки читал на его физиономии ход мыслей. Правда, кое о чем я знал, особо и догадываться не нужно. Вызвать специалистов из Сыскной полиции можно, но в этом случае все лавры по раскрытию преступления отойдут в Санкт-Петербург, а Василий Яковлевич очень хотел получить надворного советника — выслуга подходит, да и орден хочется. Даже Станислав третий неплохо бы смотрелся рядом с медалями за боевые заслуги. На орденок имеется неплохой шанс благодаря трем раскрытым делам. Неважно, что они раскрыты усилиями судебного следователя, ведомства у нас разные, и отчеты идут параллельно. А вот сыскная, как и новгородская подчиняется МВД. Если столичная полиция приедет, все раскроет, как тогда? Они ордена получат, а ему? Но, вероятней всего, ни хрена сыскари не раскроет, а дело так на нас и повиснет. Нет, вызывать подмогу означает признать собственную слабость.
— А давайте, ваше высокоблагородие, сами попробуем, — предложил пристав Ухтомский.
— Егорушкин, ты нам что скажешь? — посмотрел исправник на фельдфебеля.
Фрол вскочил, вытаращил глаза и
