напряжение. Присесть аль присоединиться к застолью гостю не предложили, что было плохим знаком, заставив тут же насторожиться вожака Хмельных бродяг; очевидно, разговор будет не столь приятным, как он рассчитывал. Ещё на въезде во дворец шалмаха полностью разоружили, не позволив оставить при себе даже зубочистки; именно тогда Хасвана, радостно примчавшегося на зов Васланика, кольнули первые сомнения, не рано ли он возликовал; похоже, ждут его нынче не самые приятные вести.

— Чего звал, чего звал, — недовольно пробубнил себе под нос глава Лагурина, затем смачно рыгнув на всю трапезную. — Знамо чего!.. В общем, очередное письмишко прилетело с голубкой из Дулмаса. По поводу награды за рыжего вепря. Размусоливать да тянуть за непотребные выпуклости особо не буду; к нам никто не едет.

— Ента ещё почему, уж позволь полюбопытствовать⁈ — атаман Хмельных бродяг мигом помрачнел. Красочные воздушные замки, кои он строил у себя в голове, в радужных мечтах представляя, как поступит с огроменными деньжищами, плывущими к нему в лапы, стремительно растаяли, как утренний туман поутру.

— Потому, — Васланик как ни в чём не бывало, с громким чавканьем принялся уминать и второе гусиное бедро, — что пленник бежал вскорости после того, как вы нам его привезли. Мы, конечно, словили варвара тем же вечером, да вот незадача, «малость» повредили ему рыло… Так, что и не признать теперича, кто ента таков! Ну а им, то бишь твоим соплеменникам, неопознанные рыжие телеса без надобности, и платить за них они отказались наотрез! Мол, в ледниковых кладовых Нурязима уже с десяток таких, достоверно не установленных туловищ загорает. Желающие сорвать куш со всей Ивропии везут кого ни попадя…

— Мы притащили к тебе вполне живого и здорового узника! Того самого, коего и надобно! — негодующе фыркнул Хасван. — И уже не наши проблемы, что…

— Да нет же, как раз ваши! — резко перебил главаря лихих людей Васланик, при этом в сердцах откинув полуобгрызанную гусиную голяшку на другой конец столешницы. — Ведь пленник бежал по вашей вине!

— Что-о-о⁈ — вожак шайки аж поперхнулся от возмущения.

— Да то! Почему в пеньке был варвар, а не в железных оковах⁈ — пузатый городничий пристально врезался пронзительным взором в своего гостя. — Как-то подозрительно, не находишь⁈ Цепей, что ль, не нашлось? А решётка чего такая хлипкая оказалась⁈ И почему русич решился на побег именно у нас? Перекусить верёвку да выломать прутья, как полагаю, он мог в любой момент! Так отчего не сделал ентого ранее, ещё до въезда в град⁈ Удрать тогда было бы намного проще!

— В пеньке, потому что мы не работорговцы; кандалов у нас нет. Но канатик крепкий был, которым русича спеленали, не наговаривай! Далее, клетка, в коей он томился, не наша; на месяцок в пользование прикупили у одного барышника. Но решётка у неё, ежели что, из доброй вифирийской стали сварганена, ента точно! Можешь проверить! — зло бросил Хасван в ответ. — Пущай попробует кто-нибудь из твоих молодцев повторить ентот трюк с выламыванием из неё штырей, а я погляжу да посмеюсь над этими забавными потугами!

— Да проверили и перепроверили уже не раз, убедившись, что и взаправду сталь вифирийская. Но ента именно что трюк! — согласно хрюкнул Васланик. — Уж не ведаю, как дикарь это провернул, но бродячие силачи-скоморохи тоже порой нечто подобное вытворяют в своих представлениях!

— Ента не отменяет того факта, что бежал дикарь сам! Сам! — запальчиво вскрикнул Хасван, заставив Андерса вытащить бороду из очередного кувшина с медовухой, а четырёх стражей положить длани на рукояти мечей.

— Допустим! Ибо, если бы у меня имелись хоть малейшие подозрения, что ента не так, ты бы со своей вшивой сворой уже на дубовых колышках корчился! — вскипел в ответ Васланик. — Но почему он решил улизнуть только у моей тюрьмы, а⁈

— Да откуда я-то ведаю, что у руса на уме!.. — Хасван несколько понизил тон, дабы слегка разрядить градус стремительно накаляющейся беседы. — Мы, так-то, по балде варвару недурно саданули; он лишь на пути к Лагурину зенки продрал, то бишь вынырнул из накрывшего его беспамятства. Ну а на подъезде к темнице как раз полностью, поди, оклемался, затем осмотрелся, прикинул расклад, да и вознамерился рвануть на волю. Слышал, Уклюмич хотел на него кандалы нацепить; на строптивого русича наверняка эти оковы действуют, как красные шаровары на быка; не забывай, варвар целый год томился в неволе.

— Складно излагаешь, — городничий залпом осушил чарку с вином и пару раз икнул. — И не придраться!..

— Слухай, — Хасван принялся очень осторожно подбирать слова, прекрасно осознавая, что может более и не выйти из дворца главы Лагурина, ежели сейчас ляпнет нечто лишнее. — Я видел рыжее тулово, которое протащили по мостовым, и могу тебе точно заявить, что ента не Ратибор. Я всё понимаю: дикарь бежал и вы, дабы скрыть сей факт и обелить себя, нашли какого-то рыжезадого несчастливца да, обезобразив ему ряху, выдали этого неудачника за чемпиона Кузгара.

— Может, ему горло перерезать? — буднично поинтересовался Андерс у Васланика, многозначительно достав при этом из-за пояса нож и принявшись лениво ковыряться его остриём в зубах. — А то не нравится мне наш гость. Уж больно много говорит. И знает.

— Мои коршуны за меня отомстят, — не слишком уверенно проворчал негромко Хасван, рефлекторно потянувшись к ножнам с мечом и запоздало вспомнив, что охрана изъяла их на входе в теремок.

— Ой ли? — посадник с неприятной усмешкой посмотрел на враз посеревшее лицо атамана лиходеев. — Да твои разбойники уже на следующий день забудут, как тебя звать-величать! Особливо если им отстегнуть плошку серебра на жратву, пиво да блудниц!

— Господа! Давайте без крайностей! — кисло прошелестел Хасван, растерянно переминавшийся с ноги на ногу. — Мне, признаться, плевать на ваши закулисные игры с Ослямбией; я лишь хочу получить свои монетки!..

— Ты ещё не смекнул, осёл⁈ Ничего ты не получишь! Ибо из своих закромов я платить не собираюсь! Фигу тебе, с шишом на пару, а не монетки! — истерично взвизгнул глава Лагурина, решительно вскидывая правую руку и тыча в лицо гостю сложенный из большого, указательного и среднего пальцев всем известный кукиш. — Мало того, твоя шобла ещё вернёт мне те триста пятьдесят дукатов, что я тебе уже выдал!

— Да ты чаво такое гутаришь, Васланик, я