Иванов разжег потухшую сигарету, сделал глубокую затяжку, обвел всех нас взглядом.

— Может, хватит? Как ты думаешь, респонсабль Чебан? — обратился он ко мне. — А то больше всех, кажется, рассказываю. Уморил людей. Вон Троян уже зевает...

— Про Францию скажи, как очутился, — сказал Остапчепко.

— Таким же макаром пришвартовался к ней, Иван Иванович, как и ты. Года два проманежился в Галлиполи. Ждал у моря погоды, а все туман... Не дождался. Не подали нам крейсеров и эсминцев, чтоб обратно в Россию плыть, вызволять ее от «большевистского ига». Вместо этого поплыл к берегам Франции. Ну что, дальше говорить? Ладно, сейчас закончу. Потерпите.

— По вербовке в тот же Эльзас попал. Стал рабочим металлистом. Полные руки мозолей нажил. Вот смотрите. Уже привык к ним. Пролетарий настоящий. Полтора десятка лет промелькнуло с тех пор, как Россию покинул. Честно признаюсь: и сейчас домой тянет, в родной Владикавказ. Слухи на заводе у нас пошли среди русских: кто добровольцем в Испанию поедет, где мятеж фашистский начался, тот скорее в Россию попадет. Я, как утопленник, что за соломинку хватается. Подумал и сразу решил: еду! Я пулеметчик, такие там нужны. И двинул на Пиренеи. Куда угодно, лишь бы вернуться на родину, к себе. Опостылело быть дальше отщепенцем. Хотя здесь среди французов много друзей уже нажил хороших. Но старая истина: в гостях хорошо, а дома лучше...

Он откинулся на спинку сиденья, прижался головой у стенке вагона, затем задумчиво произнес:

— Теперь едем испанскому народу подсобить. Вероятно, не одна сотня добровольцев наберется из наших. Русское воинство всегда многим народам помогало в беде. Русские моряки смело спасали итальянцев в Мессипе, когда там землетрясение случилось в 1908. А сколько наших воинов полегло на Шипке и Плевне, помогая болгарскому народу от турецкого ига освободиться! Да все разве перечислишь! Прав был старик Кутузов, когда говорил: непобедимо воинство русское в боях и неподражаемо в великодушии и добродетелях мирных.

...Я смотрю на лица волонтеров моей группы, думаю над тем, что они сейчас рассказали о себе под монотонный стук колес. У каждого человека есть потребность излить собственную душу, выговориться, поделиться о наболевшем. От этого становится легче, тоска по родине как-то приглушается.

Проехали какой-то маленький полустанок. Поезд на сей раз не остановился, лишь немного сбавил ход. Впереди еще так много станций. Ведь мы совсем недавно отправились в путь, часа три как покинули захудалый вокзальчик д’Орсэ. Предстоит пересечь уйму населенных пунктов, пока доберемся до места назначения...

Я себе карандашиком заметил, через какие крупные станции будет проходить наш состав, следующий в направлении Перпиньяна, — большого города на юге Франции близ границы с Испанией. Нам надо проехать Шалон-сюр-Марн, Шомон, Дижон, Шалон-сюр-Сон, Макон, Лион, Валанс, Авиньон, Ним, Монпелье... Совсем не близкий путь.

Поезд опять идет медленно, словно машинист не выспался или же ему некуда торопиться...

Почти сутки продолжалась дорога. Люди томились. Не обошлось и без досадных приключений, которые испортили многим настроение...

Два волонтера нашей группы отстали от поезда.

Это было самое неприятное, чрезвычайное происшествие.

На одной из станций они выбежали купить что-нибудь поесть и замешкались. Поезд, конечно, не стал их ждать. Скандал! Я был вне себя. «Вот тебе и партийная ответственность! Взрослые люди, а ведут себя, как мальчишки!»

Мы прошли через все вагоны, но их нигде не оказалось. Ясно, отстали...

В голове всякие нехорошие мысли: «Случайно отстали или с умыслом? Может, провокаторы? За всех трудно сейчас поручиться. Мало разве есть хамелеонов? Натянули на себя маску, прикинулись своими, выяснили все досконально, куда едем, чего, и теперь смылись, поспешили донести кому надо»...

Алеша Эйснер возражает против таких подозрений:

— Чепуха! Не рисуй себе мрачных картин. Если бы хотели предать, сделали бы это, не выезжая из Парижа. Стоило им для этого полтыщи километров отмахать. Просто случайно отстали. Из-за беспечности. Ворон ловили на станции...

Ребята высказывали разные догадки, предположения. Начали советоваться, что предпринять. Ничего умного не придумали. Оставалось только одно: занять выжидательную позицию и отдать себя на волю волн. Я не мог примириться с этой пассивной позицией, но взамен ничего разумного не в состоянии был предложить. Сидели все угрюмые, надутые. Каждый молча переживал эту историю...

Какова же была наша радость, когда на одной из следующих станций мы их увидели через окно. Отставшие от поезда с нетерпением поджидали нас на перроне. Перебивая друг друга, сбивчиво рассказали, как все получилось. Выбежали на станции лишь на одну минуту, а, вернувшись, увидели только хвост поезда...

— Мы очень растерялись и не знали, что предпринять, чтобы догнать состав. Удручены были до чрезвычайности. Ведь подвели всю группу!

Они зашли в вокзал и купили железнодорожный справочник. Выяснилось, что вот-вот должен пройти здесь скорый поезд. Отставшие дождались его, сели в один из вагонов и догнали нас.

— Больше никогда этого не будет, — горячо заверили нарушители дисциплины.

В Альбасете рождается Двенадцатая

Под вечер состав прибыл на конечную станцию, расположенную возле самой испанской границы. Мы сошли поодиночке на платформу, не разговаривая друг с другом, как незнакомые люди, и двинулись вдоль вокзала.

Какой-то человек, увидевший в моих руках два свертка, приблизился ко мне. По этому знаку он понял, что я именно тот руководитель группы, с кем ему надлежит встретиться.

Поравнявшись со мной, незнакомец тихо произнес пароль. Я ответил. После этого он также тихо спросил:

— Где ваши люди?

— Все здесь

— Следуйте за мной!

Мы шли уже минут двадцать, Станция осталась позади. Впереди виднелся небольшой городок. Чистенький, опрятный, аккуратные домики. На одной из узких улочек, возле старого здания, проводник остановился:

— Ждите пока здесь. За вами придут! Никому никуда не отлучаться!

С моря задувал легкий ветерок, но желаемой прохлады не приносил. Как чудесно было бы искупаться сейчас в лазоревом море! Знойная июльская истома зажала мертвой хваткой город. Борясь с дремотой, на террасах баров и кофеен сидят разморенные жарой старички, пожилые люди, изредка потягивая что-то желтое из стаканов. Мы с завистью смотрели.

Перпиньян. Теперь здесь проходит граница мира и войны. По эту сторону ее, где мы сейчас расположились в ожидании нового проводника, мирная дремотная тишина, спокойно