– Мы не сможем найти его, если он не пропадал. – Она плюхается обратно на стул со злобной гримасой. – А он не пропадал. Не согласно системе.

– Но как это возможно? – Затем я вспоминаю тот первый разговор с Ириной. Как она сказала мне, что полиция прогнала ее до того, как она смогла подать заявление. – Нет, он пропал, – настаиваю я. – Его невеста сказала, что пыталась зарегистрировать его исчезновение, но дежурный полицейский заявил, что она не может, что она не член семьи, и что, когда мужчина такого возраста пропадает, это происходит намеренно, и что, вероятно, он не хотел на ней жениться. Она все еще плакала по этому поводу несколько дней спустя. Чем еще вы здесь занимаетесь, чтобы повеселиться? Толкаете старушек под машины? Кидаетесь камнями в кошек на деревьях?

– Может быть, он и не получит награды за сочувствие, – говорит Дестайн, растопырив пальцы на столе, каждое сухожилие словно заточено острием, – но офицер сказал ей правду. Как я уже говорил, мужчины в таком возрасте просто так не исчезают. Либо они исчезают намеренно…

– Либо они мертвы, – перебиваю я. – Эта запись допускает такую возможность. Разве не стоит изучить этот вопрос?

– Здесь нет никакого дела и нет пропавшего человека, по крайней мере официально, – встревает Луцки. – Тут нечего расследовать.

Меня так и подмывает напомнить ей, что из моих налоговых долларов ей платят зарплату. Но я начинающий критик. На мои налоговые отчисления ей едва хватает на сухие сливки.

– И если он мертв, – продолжает она, – мы чертовски мало что можем сделать, пока какой-нибудь счастливчик не найдет тело. Но не волнуйтесь, – говорит она, улыбаясь так, что видна полоска розовой помады на ее верхних зубах, – тела имеют свойство находиться. И когда это найдется, мы выясним, кто несет за это ответственность. До тех пор Дэниел Адлер – не наша проблема.

– Дэвид, – поправляю я. – Его зовут Дэвид. – Я указываю на диктофон на столе. – Что мне с этим делать?

– Все, что захотите. – Луцки захлопывает блокнот. – Оставьте это себе, выбросьте, используйте как чертову открывашку для бутылок. Тут нет преступления. Это не улика. Мы закончили. – С этими словами она выходит из комнаты.

Дверь захлопывается за ней, как винтовочный выстрел.

Я остаюсь наедине с Дестайном.

– Вежливость, профессионализм и уважение?

– Она хороша в своей работе. – Он поднимается со стула. – Но не так хороша в связях с общественностью. Раз уж вы здесь, почему бы мне не взять заявление о Мендосе. Вы можете подписать его и идти своей дорогой. Не хотите позвонить своей подруге, чтобы она приехала и забрал вас?

Конечно, он помнит Жюстин. Почти любой мужчина помнит ее.

– Сегодня я не планировала падать в обморок, – говорю я. – Так что я могу сама добраться до дома. Кроме того, она на репетиции.

– Актриса, значит? Как и вы, своего рода.

– Не-а, уже много лет не актриса.

– Не в этом смысле. Вы даете прямой ответ, может быть, один раз из десяти. Возможно, мой напарник этого не заметил, но я заметил. Вы притворяетесь.

– Я никогда не притворяюсь. – Я скрещиваю руки на груди. – Это дает мужчинам ложное представление о компетентности.

– Вы умны, забавны, но вы просто продолжаете отпускать шутки, чтобы никто не увидел, что стоит за ними.

– И что же? – спрашиваю я.

– Вы просто потерявшаяся маленькая девочка, – улыбается он все той же хищной улыбкой. – Напуганная.

– И чего же я боюсь? – спрашиваю я. Но без убежденности.

– Это то, что я хотел бы выяснить. – Он нависает надо мной, окутывая меня своей тенью.

Я придаю своему лицу что-то вроде высокомерия и засовываю диктофон обратно в сумку.

– Как сказала ваша напарница, мы закончили. – Но прежде чем я полностью встаю, Дестайн кладет руку мне на плечо, поднимая меня со стула.

– Успокойтесь, мисс Пэрри. Вы сказали, что вам нельзя резко вставать. – Неохотно я позволяю ему помочь мне подняться на ноги. – И все-таки мне не нравится, что вы пойдете домой одна, – говорит он.

– Я живу не очень далеко. Я почти уверена, что справлюсь. Даже если мне придется остановиться, чтобы упасть в обморок.

– Моя смена заканчивается буквально через минуту. Если вам не нужен эскорт, то как насчет выпить?

– Разве об этом ничего нет в уголовном кодексе? Брататься с свидетелями?

– Вы слышали, что сказал мой напарник. Никакого дела. Никакого преступления. – Он смотрит на меня по-птичьи, голубизна его радужек так поразительна на фоне его кожи. – Никаких свидетелей.

Мне не нравится этот взгляд. Или, может быть, нравится слишком сильно.

– Хорошо, – говорю я, – но недалеко. И только если ты платишь.

Он подводит меня к своему столу, где я быстро пишу свои свидетельские показания, затем ведет меня в бар за углом, заплесневелое, унылое заведение, освещенное музыкальным автоматом и рождественскими гирляндами, мерцающими над стойкой. Я заказываю порцию бурбона. Дестайн просит то же самое, и мы ставим напитки на маленький столик с шатающимися ножками. В комнате для допросов я заметила золотое обручальное кольцо на его левой руке. Сейчас его нет.

Я допиваю напиток.

– Еще? – спрашивает он. Не дожидаясь моего ответа, он направляется обратно к бару. И когда он протягивает мне стакан, я не говорю «нет».

– Как давно ты работаешь детективом?

– Несколько лет. Некоторое время работал в отделе нравов, а до этого был просто патрульным.

– А леди нравятся мужики в форме?

– Скорее наоборот. И я не уверен, что назвал бы их леди. И как такая милая девушка, как ты, вляпалась во все эти неприятности?

– Милая? – переспрашиваю я, удерживая его взгляд. – Приятно. Каждому нужно хобби. Макраме никогда особо не помогало. Но давай поговорим о моем не-деле и об этом не-исчезновении. Если Дэвид Адлер не исчез, если он не пропал без вести, тогда что, по-твоему, с ним случилось?

– Ты не можешь просто забыть обо всем этом?

– Нет, – говорю я. Я не рассказала ему о записке под дверью. Угроза, которую она подразумевает. Угроза, которую запись сделала более реальной. Потому что, если бы я и призналась в хрупкости или опасности, то точно не Полу Дестайну. – Давай скажем, что я не могу. Риторически.

– Что ж, давай посмотрим. Может быть, он действительно устал от своей невесты.

– И, возможно, Кристофер Марло написал все пьесы Шекспира, некоторые из них посмертно. Ты слышал запись. Что ты на самом деле думаешь?

Он пожимает плечами.

– Возможно, его босс поручил кому-то убрать его. Более вероятно, что он по-настоящему испугался того, что может натворить кто-то из людей его босса, и поехал на первом же поезде из