красной ковровой дорожке держали в тонусе киноиндустрию. Поднятая вокруг них шумиха способствовала бизнесу и была жизненно необходима для малобюджетных фильмов, которым в противном случае пришлось бы отчаянно бороться за толику внимания. Однако этим вечером Шона действовала на автопилоте, ее мысли были заняты мучительной проблемой, которая много месяцев не давала ей покоя: Дэн что-то от нее скрывал, и с их браком творилось что-то ужасное.

И дело было не только в том, что он все чаще нюхал кокаин. В Малибу у них был огромный дом, где у обоих были свои апартаменты, но они все равно спали вместе, и, хотя он старался прятать улики, она замечала неладное. В прошлом году это стало еще явственнее, потому что он все небрежнее заметал следы на стеклянном столе в кабинете. Перепады настроения были непредсказуемыми и постоянными. Когда она попыталась затронуть эту тему, он ушел от разговора, мужская гордость не позволила ему открыться ей. Замечательный во многих отношениях, Дэн был старомоден и держал проблемы при себе.

Семейные неурядицы участились за последнюю пару лет. Съемки в Шотландии, ознаменовавшиеся скандалом, когда режиссер в разгар работы покинул проект, обернулись для них долгой вынужденной разлукой. Как она сейчас понимала, это было ошибкой. Когда все пошло вкривь и вкось, Дэн умолял ее вернуться в Лос-Анджелес, но Шона сочла это непорядочным по отношению к съемочной группе. Когда она вернулась, Дэн уже отбыл в Южную Америку. По условиям контракта, он снимал драму, действие которой происходило в тропическом лесу, хотя ни физических, ни душевных сил у него на это не было.

Когда они снова увиделись, миновало полгода. Дэн внешне заметно сдал – похудел и выглядел так, будто постарел лет на десять. Но самое худшее было в том, что он, казалось, эмоционально отдалился от нее. Когда он уставал или находился в состоянии стресса, он начинал придираться к ней, обвинял в эгоцентризме, говорил, что ее заботит только карьера. Опасаясь того, что в его словах есть доля правды, она всеми силами старалась вернуть его доверие и отказывалась от проектов, связанных с разъездами. Но что бы она ни делала, этого всегда было мало.

Фотографы приветствовали их обоих, забрасывали ее вопросами на испанском, итальянском, французском и английском – она даже не пыталась ответить, ограничиваясь улыбками и взмахами руки.

А может, пора сделать перерыв в карьере? Врач прописал Дэну сердечные препараты, и сегодня она встревожилась не на шутку. Да… перерыв на год-другой пойдет им на пользу, если удастся убедить Дэна сделать то же самое. Они могли бы вернуться в Ирландию и обосноваться, может, не в Эннискреа, но где-нибудь неподалеку, чтобы она могла навещать отца. Дэн любил западное побережье Ирландии, они оба его любили и запросто найдут красивое уединенное местечко, где их ничто не будет отвлекать. Может быть, Дэн напишет книгу о французском кино, а она возьмется за роман…

Когда они вошли в вестибюль, Дэн опустил руку и, не сказав ни слова, направился к Дэвиду Линчу и завязал с ним разговор. Оказаться одной на вечеринке, пусть даже на несколько мгновений, – Шона давно отвыкла от этого. Она взяла у официанта бокал шампанского и окинула взглядом переполненный зал. Сьюзен Сарандон болтала с Биллом Мюрреем, Эмили Уотсон, заметив ее, одними губами произнесла: «Увидимся за ужином». Шона ответила улыбкой и подняла вверх большой палец.

Внезапно ее сердце екнуло: взгляд выхватил лицо, которое она надеялась никогда больше не увидеть. Тотчас всколыхнулись непрошеные чувства и вернули ее в то время и место, которые она изо всех сил пыталась забыть. С момента их последней встречи женщина изменилась, но это точно была она, София Константис, в ней по-прежнему чувствовались повадки властной кошки – неслучайно Шантель называла ее «тигрицей». Шона сделала шаг в сторону и спряталась за колонну. София с беспечным видом оглядывала зал, не обращая внимания на низкорослого лысоватого толстяка, который, судя по всему, намеревался с ней заговорить. И прежде чем мысль успела оформиться в голове у Шоны – что Деметриос тоже находится где-то тут, – рядом с Софией возник мужчина. Шона увидела его лицо лишь мельком, потому что он сразу отвернулся, но она узнала Деметриоса. Все та же уверенная осанка, все то же красивое загорелое лицо, а в волосах слегка проглядывает седина, но это только добавляет ему привлекательности.

Ей бы очень хотелось полюбоваться им из своего укрытия, но она боялась, что, уступив желанию, окажется не в силах сопротивляться магнетическому притяжению, которое, судя по всему, по-прежнему имело власть над ней. «Не будь смешной, – сказала она себе, – это просто фактор неожиданности». Когда Рокси с радостным видом сообщила, что, по утверждениям всех европейских таблоидов, их брак находится на грани, Шона сказала, что ей это неинтересно ни в малейшей степени. И тогда она не кривила душой, а вот теперь она стоит, не в силах оторвать от него взгляд. Как так получается, что в присутствии Деметриоса она всегда ведет себя как дура?

Шона не успела обдумать эту мысль, потому что рядом появился Дэн.

– Почему ты прячешься? Я думал, смысл таких мероприятий – быть на виду. – Он оглянулся через плечо. – Пойдем, уже запускают.

Она взяла Дэна за руку, изобразила лучшую улыбку, и вместе они пересекли вестибюль. Если бы Шона бросила взгляд в их сторону – чего она не сделала, – она бы увидела, как окаменело лицо Софии, как нахмурил брови и недоуменно посмотрел им вслед Деметриос, когда они продефилировали мимо и исчезли на лестнице с красной ковровой дорожкой.

Глава восемнадцатая

Деметриос Теодосис смотрел на Гудзон из своего офиса на вершине Рокфеллер-центра в Манхэттене. Он принял решение перенести штаб-квартиру компании из Афин в Нью-Йорк четыре года назад, когда его дочь уехала из Греции, чтобы учиться в закрытой школе в Англии. С ее отъездом у него больше не было причин оставаться в Греции, зато имелись все основания для побега. Будь Лукас Константис по-прежнему президентом компании, он бы наложил вето на этот шаг уже потому, что инициатива исходила от Деметриоса. Но после смерти Лукаса в 1996 году Деметриос наконец получил контроль над «Греческими предприятиями» – компанией, образованной в результате слияния семейных холдингов Теодосиса и Константиса.

Провозглашая тост за жениха и невесту на свадьбе, скрепившей слияние, Лукас торжественно объявил:

– Объединимся для потомков!

Но никакого единства между ними никогда не было. Деметриос печально думал об этом, глядя на лежавшие на столе бумаги – вступившее в силу решение суда