То же касается и игры в секс, у животных она часто связьтается с залезанием друг на друга. Но мы уже говорили, что вокальный знак секса это есть и вокальный знак агрессии — таков их генезис.

Следовательно, голосовые знаки секса и агрессии, а также псевдосекса и псевдоагрессии — все эти четыре разновидности звуков должны иметь приблизительно одинаковую акустическую структуру, только при этом последняя пара звуков должна быть более мягкой по тембру и высокой по тону — игровым вариантом.

Например, у лошадей нет какой-то специфической формы вокализации для игры, просто игровое ржание звучит иначе, чем агрессивное. То же можно сказать и о лае у собак.

(Смех тоже звучит по-разному. Он может быть «бешеным», «визгливым», «грубым», «журчащим», «мягким», «оглушительным», «раскатистым», «резким», «сдержанным», «серебристым», «щебечущим». Это лишь несколько характеристик звучания смеха из «Словаря эпитетов русского литературного языка», см.: СЭРЛЯ 1979: 410. Очевидно, что агрессивный смех мало сочетается с эпитетами «журчащий», «мягкий» и «щебечущий», а игровой — с эпитетами «грубый» и «резкий».)

К игровому поведению животных примыкает и та форма действий, когда животное ведет себя нестандартным образом: мчится вдаль без видимой цели, резко останавливается, затем мчится назад, прыгает, катается по земле, одним словом, «дурачится». Часто при этом производятся и вокальные звуки. Домашним животным обычно присуще такое поведение, когда их выпускают на волю после долгого нахождения взаперти.

Очевидно, здесь мы сталкиваемся с еще одной архетипической смеховой ситуацией, ведь и у человека время от времени вызревает желание нарушить общественные табу. Отсюда проистекают праздничные обряды смехового антиповедения. Подробную разработку этой темы см.: Козинцев 2002; Козинцев 2002а. Один из выводов автора: «<...> смех — бессознательный метакоммуникативный сигнал, сопутствующий антиповедению (хотя и не всякому), знак символического, игрового нарушения внутреннего запрета» (Там же: 152).

Среди описаний смеха у обезьян нам не встретилось ни одного, где бы он уподоблялся «ржанию». А ведь по своей значимости «ржание» очень напоминает «частое и трудное дыхание» шимпанзе: в одних случаях это смех, в других - голосовые звуки при копуляции.

В ряде же фольклорных примеров «ржание» фигурирует еще и как брачный зов. Говорить о сходстве здесь уже трудно. Хотя самцы шимпанзе нередко используют голосовые звуки при сексуальных намерениях (серии «мягких хрюканий», см.: de Waal 1998: 153), тем не менее наблюдения не показывают значимости роли брачной вокальной коммуникации у этого вида приматов{93}.

Заметим, и это очень существенно в данном случае, что у Homo sapiens существует хорошо выраженный половой диморфизм в вокальной анатомии (ср. разницу размеров гортани у мужчин и женщин). Есть он также у орангутана и гориллы, а у шимпанзе отсутствует (см.: Dixson 1998: 178). Различия в вокальной анатомии мужского и женского пола обуславливают различия в их вокализациях, которые уже по самой своей природе способны играть определенную роль в половом отборе. Эта роль может и не быть особо значимой у одних видов животного мира (в случае с орангутанами), поскольку на нее накладывается ряд других факторов, но она способна стать и весьма существенной (у красных оленей).

Необходимо также учитывать и то обстоятельство, что сексуальные паттерны шимпанзе коренным образом отличаются от человеческих. То же можно сказать и о многих других видах приматов. По мнению Ч. Сноудона, в половой жизни представителей этого отряда высших млекопитающих большую роль играет способ их проживания устойчивыми группами с относительно низкими уровнями рассредоточения. Например, самка, живущая в условиях полигинии, где продолжительные или громкие зовы самца для нее — обычное дело, может просто не иметь других выборов (см.: Snowdon 2004: 60). Для полноты картины примем во внимание, что у человека вся внутренняя коммуникация зависит в первую очередь от вокализаций, а у человекообразных обезьян — от визуальных сигналов (мимики, положений тела, жестов и т. п., см.: Yerkes 1929: 569).

Вообще говоря, крайне сложно находить взаимосвязи между любыми вокализациями человека и приматов, так как после принятия человеком вертикального положения тела для передвижения, в структуре его респираторно-вокального аппарата произошли значительные изменения (см.: Savage-Rumbaugh, Lewin 1994:225—227). По мнению Р. Провайна, только после этого стали возможны модуляция выдоха, а вслед за ними — речь и выдыхательный смех (см.: Provine 2001: 81—92).

Таким образом, история настоящего выдыхательного смеха, будь то «га-га-га» или «ха-ха-ха», начинается, видимо, не раньше появления Homo егесtus.

2.4. Связь смеха с праздником

Так что же явилось стимулом для развития смеха? Отчасти мы уже касались этого вопроса.

Обратим внимание на следующее обстоятельство. На первый взгляд, смех — явление повседневное. Но если бы мы захотели построить календарный график проявлений смеха какой-либо большой группой людей, то наверняка убедились бы, что существуют повторяющиеся из года в год в одно и то же время «сгущения» активного веселья. Приходятся они на периоды праздников. Кажется само собой разумеющимся, что там, где кипит праздничная жизнь — пируют, танцуют, поют песни, — там обычно слышится и смех.

Есть ли у праздника какой-то прототип в животном мире? На наш взгляд, да. Установлено, что некоторые виды животных в определенные периоды года часто собираются в большие стаи. Характерны наименования их сборищ подобного рода: «волчьи праздники» (у южных славян) (см.: Гура 1997: 133—134), «собачьи свадьбы». Ср. также следующую справку у В. И. Даля: «На Исакия (30 мая) — змеиный праздник и праздник огородников. На Исакия змеи скопляются, идут поездом на змеиную свадьбу» (Даль 1880—1882/1: 686). Знаменательно, что в последнем примере понятия «праздник» и «свадьба» выглядят как идентичные. Вероятно, сказанное можно отнести и к первым двум примерам. Таким образом, всякий раз речь идет о брачном сезоне — коротком периоде времени, когда происходит спаривание данных животных. (Вопроса сезонности размножения в животном мире мы уже касались.)

Спаривание — процесс «земной», однако