Что бы ни ждало меня, так всё и будет. Больные старики иногда говорят: «Отпустите меня. Я готов встретиться с Богом». Но к чему мне об этом просить? Ведь я уже с Ним встретился.

* * *

Глядя на предыдущие страницы, вижу, что перестал писать, когда со мной впервые заговорила малышка Элис.

После этого помню лишь тьму. Должно быть, я потерял сознание. Потрясение от смертей Ламберта и Гери, попытки плавать после нескольких недель неподвижности – всё это выжало из меня последние силы.

Когда я очнулся, солнце село, а вечернее небо окрасилось в цвет индиго. Элис сидела на краю плота в лучах лунного света, скрестив тонкие руки на бёдрах. Одна из белых футболок Гери скрывала колени девочки. Ветер перебирал её чёлку.

– Элис? – прошептал я.

– Почему ты так меня называешь? – спросила она.

Её голос был детским, но звучал очень спокойно и уверенно.

– Нам же нужно было как‑то тебя называть, – сказал я. – Какое твоё настоящее имя?

Она улыбнулась.

– Пусть будет Элис.

У меня пересохло в горле, глаза слипались от сна. Я повертел головой, и вид пустого плота нагнал на меня удушающую волну печали.

– Никого не осталось.

– Да, – сказала она.

– Акулы убили Гери. Я не смог её спасти. И Ламберта. Его я тоже не спас.

Я думал о тех последних секундах в воде. А потом вспомнил.

– Элис? – сказал я, приподнимаясь на локтях. – Ты сказала, что ты… Бог?

– Так и есть.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что сказала.

– Но ты ребёнок.

– Разве же нет Бога в каждом ребёнке?

Я несколько раз моргнул. В голове был туман.

– Подожди… тогда кем был человек, которого мы достали из воды?

Она не ответила.

– Элис? – Мой голос зазвучал громче. – Почему тот человек умер? Ты просто подражаешь ему? Кто ты на самом деле? Почему ты всё это время молчала?

Она расцепила руки, встала и совершенно ровным шагом подошла ко мне. Присела рядом и скрестила маленькие ножки перед собой. Я молча глядел на неё, а она подняла мою правую руку и вложила её в свою ладонь.

– Посиди со мной, Бенджамин, – сказала она.

И мы сидели. Весь вечер – а потом всю ночь – не говоря ни слова. Я не то чтобы не мог говорить, Аннабель. Просто желание делать это внезапно пропало. Знаю, звучит странно, но возражение внутри меня улетучилось. Я взял её руку, и словно ключ провернулся в замке. Всё тело обмякло. Дыхание выровнялось. С каждой минутой я как будто становился всё меньше. Небо казалось громадным. Когда по ночному полотну рассыпались сияющие звёзды, у меня из глаз покатились слёзы.

Мы сидели так до рассвета, пока солнце не забрезжило на горизонте и его лучи не брызнули во всех направлениях. Отражение очертило на водной зыби дорожку из сверкающих алмазов, ведущую от солнца до самого плота. В тот момент вполне можно было поверить, что в мире нет ничего, кроме неба и воды, что суши не существует и всё, что человек воздвиг на ней, не имеет ни малейшего значения. Я узнал, каково это – отказаться от всего и быть наедине с Богом.

– А теперь, Бенджамин, – мягко сказала Элис, – спрашивай о чём тебе угодно.

Мой голос застрял глубоко в горле. Я вытягивал из себя слова, как тянут ведро из колодца.

– Кто это был? Тот человек, который звал себя Богом?

– Ангел, через которого я говорила.

– Почему он просил воды и еды?

– Чтобы узнать, поделитесь ли вы ею.

– Почему он всё время молчал?

– Чтобы узнать, будете ли вы слушать.

Я отвёл взгляд.

– Ламберт убил его.

– Разве? – сказала она.

Я обернулся к ней. Её лицо было спокойным. Я нервно сглотнул, раздумывая, стоит ли задавать следующий вопрос, но понимал, что не могу не сделать этого.

– Джейсон Ламберт был моим отцом?

Она отрицательно помотала головой.

И тут на меня нахлынули эмоции. Ненависть, которую я испытывал к этому человеку, ярость, которую я взращивал из-за него ко всему миру, – всё это теперь выплёскивалось из меня, словно меня били в живот, удар за ударом. Как же я ошибался! Сколько времени направлял свой гнев не туда! Я колотил кулаками по мокрому полу и выл, пока не достиг самой глубины своей души. И там, на дне, лежал вопрос, который составлял смысл каждой минуты моей жизни с момента, когда я потерял тебя.

Я посмотрел Элис в глаза и задал его.

– Почему должна была умереть моя жена?

* * *

Она кивнула, словно ждала этих слов. Второй рукой накрыла мою ладонь.

– Когда кто‑нибудь умирает, Бенджамин, люди всегда спрашивают: «Почему Господь забрал их?» Но вернее было бы спросить: «Почему Господь послал их нам?» Чем мы заслужили их любовь, их радость, те прекрасные моменты, которые мы делили с ними? Разве у вас с Аннабель не было таких моментов?

– Каждый день, – прохрипел я.

– Эти моменты – дар. Но то, что они проходят, не является наказанием. Я не бываю жестокой, Бенджамин. Я знала тебя до того, как ты родился. Буду знать тебя после того, как ты умрёшь. Мои планы на тебя не ограничены этим миром.

Начало и конец – это земные представления о вещах. Я же продолжаюсь. И потому, что я продолжаюсь, ты продолжаешься со мной. Чувство потери – это одна из неотъемлемых частей твоей жизни на Земле. Через него ты учишься ценить краткий дар человеческого существования, учишься любить мир, который я создала для тебя. Но человеческое обличие не вечно. И не задумывалось таким. Эта прекрасная особенность принадлежит душе.

Мне известно о слезах, которые ты проливал, Бенджамин. Когда люди покидают Землю, их близкие всегда плачут. – Она улыбнулась. – Но уверяю тебя, те, кто уходит, этого не делают.

Она подняла руку и взмахнула ей. И в этот момент, Аннабель, даже не знаю, как описать, воздух над нами разошёлся, и рассеянный солнечный свет, придающий небу синий оттенок, растаял в великолепнейшем свечении, цвет которого я не способен описать. В этом свете я увидел больше душ, чем есть звёзд на небе. И всё же необычайным образом я мог видеть умиротворённые лица каждой из них. Среди тех лиц я увидел свою дорогую мать.

И я увидел тебя.

Больше мне ничего не нужно.

Суша

Страниц было больше, но Лефлёр остановился. Он кое‑как сунул их в свой портфель и вытер глаза, выбегая из кабинета.

В машине по пути домой его трясло. Он вошёл в свой жёлтый дом