у меня получилось приподнять стакан, было у меня ощущение странное там, где руки должны быть. Во время еды я пытаюсь представить ток горячей жидкости в руках, как мама объясняла — текущая вперёд и назад жидкость, согревающая руки. Я их не чувствую, поэтому сосредоточению процесс еды не мешает.

— Сегодня пойдём гулять, — информирует меня жених. — Кстати, как здесь со временами года дело обстоит? Мама?

— А это зависит от того, где вы находитесь, — улыбается мамочка. — Кому-то хочется снега, кому-то — тепла. Мир-то у нас колдовской, потому смены времён года нет. Но туда, где лежит снег, отправиться можно.

— Пока не нужно, — качает головой Сергей. — Трудно это всё для восприятия на самом деле. А деревья, хлеб, овощи? Им же нужна смена времён года.

— На самом деле нет, — улыбаюсь я. — Вспомни парниковые овощи, тут, насколько я понимаю, принцип тот же. А куда мы гулять пойдём?

— Ну, сегодня вокруг дворца погуляем, — задумчиво произносит мой жених. — Далеко отходить не будем, ибо поспешать надо медленно.

— Хорошо, — киваю я, а мамочка смотрит с улыбкой на нас обоих. — Как скажешь. Мамочка… — зову я.

— Мне нужно будет заново учиться ходить и танцевать, — извещаю её я. — А то это всё у меня только во сне было, но приоритет-то у нас военный… Только можно, чтобы ты?

— Можно, маленькая, — кивает мамочка, отлично поняв, что я хочу сказать. — Хватит тебе боли.

Глава семнадцатая

Сегодня прямо с утра меня что-то беспокоит. Непонятное ощущение вызывает желание ворочаться и подёргиваться, но я лежу спокойно, пытаясь осознать, в чём дело. Осознаётся с большим трудом, но тут просыпается Серёжа. Вот, кажется, только спал, трогательно приоткрыв рот, и тут же, без перехода — на меня смотрят его внимательные глаза, полные нежности.

— Что, любимая? — интересуется жених.

— Беспокоит где-то, не могу понять, — признаюсь я.

— Ну, сейчас посмотрим, — деловито отвечает мне Серёжа, начав меня гладить, ощупывать и щекотать.

— Хи-хи, — не выдерживаю я, на что мой самый-самый начинает улыбаться.

Улыбка будто подсвечивает изнутри его лицо, она такая радостная, даже, можно сказать, счастливая, и глаза словно начинают гореть ярче. Он обнимает меня крепко-крепко, принявшись целовать. Я не понимаю, в чём дело, но Серёжа заражает меня своей радостью, отчего и я начинаю улыбаться.

— Ты руки свои чувствуешь, любимая, — говорит он мне наконец. — Просто отвыкла, но теперь ты их чувствуешь.

Не верить ему я не умею, поэтому моментально оглушаю моего Серёжу громким визгом, а он улыбается. Я, конечно, понимаю, что это только начало. Мне нужно научиться не только чувствовать руки, но и работать ими, однако то, что есть сейчас, это уже огромный шаг вперёд — ведь, получается, проклятье спало или спадает. Значит, совсем скоро я смогу делать всё сама, хоть и привыкла к тому, что Серёжа рядом.

За эти месяцы он стал для меня больше чем любимым, он стал для меня всей жизнью, потому что был моими руками. Жить без рук — сложный, необычный опыт, но меня не бросили. Близкие люди были рядом, и, возможно, именно поэтому проклятье спало так быстро. Теперь у меня впереди долгий путь, потому что проблема на данный момент не в руках, а в моей голове. И решать эту проблему надо как можно скорее. А это значит — гимнастика, массаж, через «не хочу» и «не могу». Но я, конечно, справлюсь.

Мамочка входит в спальню как раз в процессе моего одевания. Она внимательно смотрит, как Серёжа ласково помогает мне, замечая ещё и то, на что ни жених, ни я сразу не обратили внимания.

— У тебя движутся руки, доченька, — на глазах её слезы. — Ты скоро сможешь ими владеть.

— Да, мамочка, — киваю я, следя глазами за своими руками — они действительно подёргиваются. — Я сегодня их почувствовала.

— Вот отчего ты так завизжала, что отец чаем поперхнулся, — хихикает мамочка. — Значит, после трапезы позову я лекарей, пусть работают, дармоеды.

— А чего их звать, — пожимаю я плечами. — И так всё ясно: гимнастика, массаж, витамины. Мы и сами справимся.

— Ну, может, и у них какие-то мысли будут, — заявляет мамочка, на что я опять пожимаю плечами.

Ничего нового в такой реабилитации за века не придумано, поэтому особого смысла я не вижу, но если мамочке хочется, почему бы и нет? Мало ли, вдруг тут традиция такая — лекаря звать. Навредить я себе не позволю, если что, Серёжа из лекаря бешбармак сделает, так что пусть пыжатся. Не доверяю я местным лекарям, может, сказки в этом виноваты, может, ещё по какой причине, но не доверяю.

Ладно, лекари после завтрака придут, а сейчас у нас утренние процедуры — пассивная гимнастика и массаж, потому что пока больше ничего я руками делать не могу. Надо заставить мышцы работать, на это обычно и направлена реабилитация, насколько я помню. Несмотря ни на что, опыта-то у меня как у врача совсем нет, но к местным лекарям я всё равно отношусь настороженно.

— Сейчас умоемся, — закончив с массажем, сообщает Серёжа. — Потом и поедим. Ты во время еды пытайся сопротивляться мне. Сначала ничего не выйдет, но тренироваться и приучать голову надо.

— Да, любимый, — киваю я.

Он прав — нужно приучать голову к тому, что руки есть. Для неё и так был шок, когда они отнялись, поэтому включаться будет медленно, но у меня есть Серёжа, а он меня избавит от страха, что в данном случае важнее всего. Ну и вопрос доверия, конечно. Ведь Серёже я доверяю полностью, безусловно.

— Не беспокойся, — произносит любимый, пока мы идём в трапезную. — Все средства будем испытывать сначала на лекарях, никто не будет тебя ни к чему принуждать. Ты же в вопросе разбираешься?

— Чего тут разбираться, — вздыхаю я. — Реабилитация после длительной иммобилизации. Ничего принципиально иного здесь не придумано. Пока голова не привыкнет и мышцы не сообразят, никакое колдовство ничего не сделает.

— Это понятно, — хмыкает Серёжа, усаживая меня за стол. — Вот и посмотрим, можно ли доверять местным лекарям.

— Вообще-то, в древности все врачи считались универсалами, — припоминаю я полную едких комментариев лекцию одного