Делал вид, что меня здесь нет, что не существует. А я будто проглотила язык. Нужно было что-то сказать, объяснить. Он наверняка так много себе выдумал, додумал. Но я не могла. Словно разучилась говорить и не была способна вымолвить ни слова. Просто смотрела, как он собирается, удерживая полотенце на груди. Понимала, что как только он выйдет из номера, я его потеряю. Навсегда. Смолянов не врал. Тимур не простит. Я точно это знала.

Когда хлопнула дверь, меня оглушило тишиной и болью.

Он ушел. Так ни разу не посмотрев в мою сторону. Не попросив объяснений. Не дав мне даже шанса. Не дав шанса нам.

Глава 20. Что дальше?

Смолянов встречает меня в аэропорту. Мне потребовалось несколько часов, чтобы успокоиться после ухода Тимура. А потом я заставила себя поверить, что мое сердце выточено из камня. Оно не болит, не ноет. Иначе не выжить. Позвонила Смолянову, попросила купить мне билет. В тот момент я даже не думала о том, что моя партия сыграна, и он должен потерять ко мне интерес.

— Что это? — киваю на синяк под глазом.

— Встретился со Старцевым, — с усмешкой говорит он.

— Как он? — вопрос вырывается быстрее, чем я успею осмыслить.

Смолянов внимательно на меня смотрит. Наверняка пытается понять, как сильно я увязла за эти несколько дней.

— Так, как ты хотела, Саш, когда мечтала ему отомстить.

Я киваю. Не представляю, что значат его слова, но точно знаю по интонации, что моя обиженная часть, жаждущая мести, должна сейчас ликовать.

Смолянов довозит меня до дома.

— Это все? — спрашиваю, смотря перед собой.

— Кажется, да. Возьми, — он протягивает конверт.

Беру, открываю. Там пачка денег. У меня расширяются глаза, смотрю на него.

— Что это? Мы о таком не договаривались.

— Не договаривались, — соглашается, — но ты заслужила.

Криво усмехаюсь.

— Издеваешься?

— Отболит, Саш. Пройдет. Второстепенная роль все равно не для тебя.

— Откуда ты знаешь? — повышаю голос. — Какая роль для меня, а какая нет?

Злюсь. Так сильно злюсь. Почему он пытается меня убедить, что у нас с Тимуром ничего не могло получиться? А если бы…

Чувствую обжигающую боль в щеке. Хватаюсь рукой за горящую кожу. Удивленно смотрю на Смолянова, который только что дал мне пощечину.

— Очнись, Саш. И посмотри, во что ты превратила свою жизнь. Во что превратила себя.

— Откуда… — начинаю я.

— Откуда я знаю? — резко перебивает. — Я все знаю, Саш. А вот ты ни черта. Глупая, даже не знаешь, с кем связалась. У тебя был отличный муж, хороший брак. На что ты это все променяла? На ебанутого Старцева?

— Все не так…

— А как? Как, Саш? Стоил трах с Тимуром твоего брака?

Я отворачиваюсь, чувствуя, как слезы покатились по щекам. Он не имеет права. Так со мной говорить. Судить, осуждать. Не имеет права.

— Это не твое дело, Смолянов. Не твое, — срывающимся голосом шепчу.

— Ты ведь и сама знаешь, что я прав, Саш. Наведи порядок в своей голове и в жизни.

Я резко открываю дверь, выхожу из машины, не желая больше все это слушать. Хлопаю от души. Смотрю сквозь стекло на Смолянова, а он на меня. Кем он себя возомнил? Как посмел? Но злиться больше не получается. С того момента, как Тимур посмотрел на меня тем разочарованном, опустошенным и одновременно злым взглядом, а потом ушел, внутри что-то болезненно надорвалось.

Поворачиваюсь и иду в сторону подъезда. Впереди еще такая длинная жизнь, а мне уже не хочется жить. Без него. И может быть, Смолянов прав. Я просрала свой идеальный брак, своего прекрасного мужа. Я все испортила. И ничего не добилась. Одна, у разбитого корыта, с покореженным сердцем. Совершенно одна. Но больше хотя бы не притворяюсь. Признаю, что никого и никогда не полюблю и не любила так как Старцева. Может быть, поэтому у нас с Денисом не сложилось — я так и не смогла полюбить его достаточно сильно.

Дома принимаю душ, делаю себе горячий, травяной чай. Кэт еще нет. Включаю телевизор и изумленно замираю, когда вижу на экране Тимура, которого два полицейских ведут куда-то в наручниках.

— Сегодня был арестован бизнесмен Тимур Старцев. Он обвиняется во взяточничестве в особо крупных размерах и в отмывании денег…

Кружка падает из моих рук. Горячая, обжигающая жидкость ошпаривает ноги, но я ничего не замечаю. Бегу в кухню, дрожащими пальцами набираю номер Смолянова. Долгие, длинные гудки без ответа. Мне хочется расплакаться от страха и бессилия. Неужели это я? Неужели это все из-за меня?

Пять звонков в никуда, и я не в силах сидеть на месте, собираюсь и решаю поехать в офис к Смолянову. Сейчас уже вечер, может быть, его и нет на работе, но сидеть на месте и ждать выше моих сил.

В офисе его, конечно же, не оказывается, и я чувствую, как силы покидывают меня. Мне так страшно. А если Тимура посадят? Как же я недооценила Смолянова… как же сильно я просчиталась. Он говорил мне, что не сможет серьезно навредить Старцеву, и я, глупая, поверила.

В итоге я остаюсь сидеть в приемной, в ожидании Смолянова. Игнорирую слова секретаря про то, что “его сегодня не будет”. Я не могу уйти. Мне надо знать. Необходимо понять. Меня не пугают даже угрозы вызвать охрану. Сейчас я ничего не боюсь. Хотя нет, боюсь. Боюсь, что натворила что-то страшное. Непоправимое. Конечно, я хотела отомстить. Но не так. Не настолько.

— Привет, — я резко поворачиваю голову, встречаясь взглядом со Смоляновым.

— А мне сказали, что тебя сегодня не будет.

— Поэтому ты тут ждешь меня? — усмехается, выглядит спокойным, расслабленным. Так, будто ничего не произошло. — Пришлось вернуться.

Подходит ближе, берет за локоть, тянет в кабинет.

Как только двери за нами закрываются, проходит к шкафу, достает два бокала, наливает виски. Приглашающе махает. Я подхожу ближе, выпиваю залпом.

— О чем хочешь поговорить? — спрашивает спокойно, как будто бы действительно не подозревает, что могло меня так взволновать.

— Ты знал? — хрипло, сипло.

— Я это устроил.

— Ведь ты говорил…

— Какая разница, что я говорил, Саш. Какая, черт возьми, разница? — резко обрывает.

Молчу. Не понимаю Смолянова. Не знаю, что мне делать.

— Его отпустят?

Он сверлит меня взглядом.

— Не сегодня, но да.

Выдыхаю.

— Когда?

— Скоро, Саш, скоро.

— Зачем ты так? С ним?

— А я, в отличие от тебя, Саш, в ненависть понарошку не играю.

Закусываю губу. Расстроенно, растерянно.

Он наливает еще виски, толкает бокал в мою сторону. Откидывается на кресло.

— И я хочу