Я удивленно смотрю на него.

— Надо было крайне внимательно читать то, на что ты соглашалась. Очень усердно подумать, — довольная усмешка светится на его губах.

Он намекает, что я никогда ничего не смогу рассказать Старцеву? Признаться, объяснить? Да, он знает, чувствует, что я на грани истерики. Мне жизненно важно рассказать всю правду Тимуру. Может быть, потому что там, на берегу океана, Старцев пообещал никогда меня не отпускать?

“Подыхаю без тебя, Саш. Такую правду ты хотела услышать?”

Не такую. Нет, точно не такую. От его правды мне снесло крышу, меня протаранило насквозь. Я потеряла последние смыслы в своей мести, злости, боли. Я просто хотела быть счастливой. С ним. Только с ним. Потому что лишь он мог дать мне так много, как никто другой. Одним лишь своим присутствием в моей жизни.

— Сукин сын, — зло шиплю и залпом выпиваю второй бокал.

Резко встаю и ухожу прочь, хлопнув напоследок дверью.

Не знаю, что делать дальше. Я растеряна, испугана, оглушена. Конечно, я хотела отомстить, но не так, не настолько. Да и все это перестало иметь значение. Потеряло всякий смысл в тот момент, когда он сказал так честно и открыто это треклятое “подыхаю без тебя”. Никогда не думала, что словами можно бить в самое сердце, но он сумел.

Как быть дальше? Я не знала. А с другой стороны, я ведь сама сказала, что не потерплю второстепенную роль, не соглашусь с наличием в его жизни жены. А он… не способен предложить мне большего. То есть между нами все еще ничего не может быть. Но почему же глупое сердце так оглушительно бьется, на что-то беспричинно надеясь?

Следующие несколько дней я усиленно слежу за новостями, боясь пропустить что-то важное. Единственное, как я могла узнать о том, что происходит со Старцевым — новости или Смолянов. Последнему я принципиально не звонила. Мне не хотелось демонстрировать в очередной раз свою слабость, и я в целом не была уверена, что Костя захочет отвечать на мои вопросы.

Несколько дней в новостях лишь абсолютная тишина. Я искала информацию в интернете, но ничего не находила. Как будто кто-то специально мешал распространению данных. Хотя произошедший скандал был достаточно резонансным. А значит, логично, что пока он еще свеж и актуален, каждый второй журналист будет перемывать косточки Старцеву, но все было наоборот. Зато на третий день в сети появилось то, что я ожидала меньше всего.

Наши фотографии со Старцевым с Мальдив.

Нас сфотографировали, когда мы танцевали на берегу океана. И даже был снимок, где мы лежим в песке. Слава Богу, более откровенных снимков не выложили, но если вспомнить, чем мы занимались на пляже, это было просто везением, что не стали использовать такие горячие кадры. И имя этому везению, конечно, — Смолянов. Моего лица на фотографиях не видно, и за это, видимо, нужно было благодарить его. Всю эту ужасную картинку дополнял кричащий заголовок: “Тимур Старцев изменяет своей жене”.

Я даже не представляла, что сам Тимур думает о сложившейся ситуации. Вышел ли он уже из тюрьмы? Что его ждет дальше? Насколько серьезные обвинения ему предъявлялись?

Я не сдержалась и вновь поехала в офис к Смолянову. Мне нужна была хоть какая-то информация. По телефону я боялась, что он не станет говорить или ответит слишком сухо и кратко. Но в офисе его не оказалось, как сказала секретарь, он не собирался туда возвращаться до завтра.

Я должна была отпустить, даже радоваться. Я отомстила. Жизнь Тимура явно превратилась в хаос и бардак, и он знает, что я к этому причастна. Но я не чувствовала никакой радости. Лишь тревогу, отчаяние, растерянность. Абсолютно не так я представляла себе триумф отмщения…

Вышла из здания и набрала номер Смолянова.

— Я около твоего офиса.

В трубке воцарилось молчание.

— Скоро буду, — раздался, наконец, его спокойный голос, и я облегченно выдохнула.

Через двадцать минут машина Смолянова с визгом шин остановилась передо мной. Синяя спортивная Lamborghini. Я закатила глаза.

— Сколько у тебя машин? — садясь на пассажирское сидение, спросила у него.

— Тебе лучше не знать, — на его губах озорная улыбка.

И все-таки удивительный он человек, полный контрастов. Я не знала, почему он приехал. По идеи все наши взаимоотношения закончились, месть свершилась.

— Как он? — тихо спросила, разглядывая профиль Смолянова.

Заметила, как его руки едва уловимо сжались на руле. Но в следующую секунду он вновь подарил мне усмешку.

— Его уже отпустили. Думаю, если бы он хотел, чтобы ты об этом знала, сообщил бы сам.

Я нахмурилась. Он это специально. Пытается задеть, сделать больно. И у него, черт возьми, получается.

— Зачем ты так? — обнимаю сама себя руками, откидываюсь на сиденье.

— Потому что тебе пора перестать быть такой дурой, — говорит просто, не пытаясь, кажется, даже оскорбить. — Пристегнись.

Я делаю, как он велит, и в следующую секунду он с визгом стартует с места. Уже и забыла, как он лихачит. Жмурюсь, когда он идет по встречной полосе на обгон и успевает вырулить за несколько секунд до столкновения. Безумец. Никогда не видела, чтобы кто-то так водил — будто прямо сейчас хочет умереть.

— Ты знаешь, сколько он шлюх перетрахал за это время? — вдруг раздается резкий и неожиданно злой голос Смолянова.

Скорость под двести, мы на МКАДе. Я испуганно смотрю на напряженный профиль.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Чтобы ты перестала его романтизировать и идеализировать. Он просто любит трахать. И желательно постоянно новых баб. Таков уж он по натуре.

Я сжимаюсь. Не хочу это все слушать, не желаю верить.

— Если ты пойдешь к нему просить прощения, клянусь, я лично тебя прибью, — в голосе звучит стальная ярость.

— Почему? Почему тебе не все равно?

Он бросает на меня быстрый взгляд. Молчит и, когда я думаю, что он уже и вовсе ничего не скажет, все же почему-то решает дать ответ.

— Ты — единственное, что ему когда-либо было дорого. Это ведь тоже отличная часть мести — сделать так, чтобы он не получил то единственное, что действительно хочет получить. И для тебя польза… — он опять быстро скользит по мне взглядом, — не пройдет и пары месяцев, как он тебе изменит или еще какая-нибудь фигня произойдет обязательно.

Он так сильно и активно пытается меня убедить в том, что мы с Тимуром не пара, и в итоге добивается прямо противоположного.

Да, мы разные. Сложные, невыносимые. Никто из