чужим. Больше всего я злилась, что именно сюда он привез свою жену в свадебное путешествие. Мальдивы — единственный уголок планеты, где мы были с ним лишь вдвоем, далеко от реальности, настоящего, от Москвы. Почему он не мог оставить эти острова только для нас?

Вздрагиваю, когда чувствую, как Тимур берет меня за руку. Смотрю на него.

— Расслабься, Саш, — спокойно, уверенно.

И я ощущаю, как из плечей, из тела уходит напряжение, о котором я до этого даже не подозревала.

Наш дом в этот раз больше, чем в прошлый, и на берегу. Как только мы заходим, я сразу же отправляюсь в ванную. Мне нужно немного побыть одной и привести мысли в порядок.

Разглядываю себя в зеркало. Светлые волосы спутались, разлохматились. Лицо бледное, но щеки красные, глаза горят. Губы болят из-за того, что я их постоянно кусала от волнения. Иду в душ. Горячие, упругие капли помогают немного привести мысли в порядок.

Ведь все как надо, все под контролем. Даже лучше, чем я планировала. Нет, чем мы планировали со Смоляновым. Я хотела отомстить, мечтала, грезила об этом. Только эта мысль и позволила мне не скатиться в депрессию. И вот теперь я близка. Так невероятно близка. Да, Тимур навряд ли станет банкротом. Я просто хотела ему сделать больно, ужалить, ранить. Сильно, наверняка.

Вышла из душа. Тимур сидел на диване и крутил в руках бокал с янтарной жидкостью. Осмотрел меня с ног до головы. На мне легкое, летнее платье длиной до середины бедра на бретельках.

Старцев вдруг встает, отставляя бокал на столик рядом. Подходит ко мне вплотную. Его пальцы легко касаются щеки, скользят ниже, по шее, очерчивают ключицы, еще ниже, к груди. Я начинаю дрожать, когда его пальцы дотрагиваются до напряженного соска — сначала одного, потом другого.

— Ты специально провоцируешь, не надевая лифчик? — звучит хриплый, пронизывающий голос.

— А ты привез меня сюда, чтобы потрахать? — резко говорю в ответ.

Сама от себя не ожидала. Почему-то я злюсь на него. Сложно понять почему. Может быть, потому что меня выворачивает из-за него, а для него все как будто бы просто. А я хочу… чтобы по-настоящему. Сейчас, здесь, с ним все было бы взаправду. А между нами не было этого тягучего, адского прошлого, в котором столько непонимания и обид.

Старцев хмурится.

— Трахаться мы, конечно, будем. Но позже.

От его низкого, тягучего голоса сводит судорогой низ живота, а пальцы на ногах непроизвольно поджимаются.

“Трахаться мы, конечно, будем” — как набатом звучит в голове, когда мы выходим из дома и идем куда-то, а Тимур крепко сжимает мою руку, не отпуская от себя ни на шаг.

Глава 18. На берегу океана

Ужин на берегу океана. Слишком романтично. Стол красиво сервирован и окружен свечами по всему периметру. Мягкий шум волн вместо музыки. Чересчур идеально и абсолютно неуместно.

— Зачем это все? — хмурюсь, еще больше злюсь.

Тимур ничего не отвечает, тянет меня за собой. Отодвигает стул, помогает сесть, а сам располагается напротив. Он расслаблен, доволен происходящим. Даже слегка улыбается. Что с ним такое, черт возьми? И что он творит?

— Я соскучился, — говорит просто, обезоруживающе.

Я практически давлюсь воздухом от неожиданности. Забываю, как дышать. Как у него все просто. Наверное, у Старцева каменное сердце. Он не понимает или не хочет понимать, как много боли причиняет мне своим поведением. Но я молчу. Упрямо смотрю в темные глаза. Он ожидает моей реакции, наблюдает. А мне хочется нагрубить, накричать, что-то кинуть в него. Пускай уж лучше будет холодным, жестким, чужим, чем таким.

— А я нет, — все-таки вырывается тихое из моих губ.

Он усмехается, но беззлобно. Будто я его веселю.

— Мы не будем сегодня воевать, Саш. Мы будем заключать перемирие.

— С чего бы?

— Потому что я так решил, — спокойно и уверенно.

Да уж. Он решил. А что думаю я, его, наверное, не очень-то и беспокоит? Невыносимый, сложный, упрямый.

— А я, может быть, решила иначе? — дерзко вскидываю бровь.

— Жаль… — его губы растягиваются в улыбке. Не в усмешке, а настоящей улыбке. — Жаль, что ты до сих пор не запомнила, что мои решения не обсуждаются.

— Вот именно… Не обсуждаются, не выполняются, не существуют.

Он рассмеялся. Его настроение начало передаваться и мне, я почувствовала, как тоже невольно начинаю улыбаться. Даже эта пикировка между нами сейчас какая-то ласковая, беззлобная. Такой Старцев сейчас… расслабленный, довольный. Будто все идет как надо, как нельзя лучше. Наверное, я бы даже могла сказать, что он счастлив. Не знаю, что стало причиной таких эмоций. Почему текущая ситуация его так радовала? Но такого Тимура я видела слишком редко.

Нам принесли еду, и я нехотя начала ковыряться в тарелке. Аппетита не было, чересчур уж много эмоций и переживаний испытано сегодня.

— Вижу, ты не голодна.

Я вскинула голову, поймав внимательный взгляд Старцева. Неопределенно пожала плечами. Он взял предусмотрительно открытую бутылку вина со стола, наполнил бокалы. После нескольких терпких глотков мне стало немного легче.

Старцев встал, протянул руку.

— Давай потанцуем?

— Здесь? — я растерянно начала озираться по сторонам. — Без музыки?

— Саааш, — мягко растянул он мое имя, — расслабься.

Я вложила свою руку в его и послушно встала. Он уже второй раз предлагал мне расслабиться, видимо, я действительно была слишком напряжена. Настолько, что это было видно невооруженным взглядом.

Он прижал меня к своему телу, плотно, жестко. Сначала мы просто покачивались. Сложно было это назвать даже танцем. Я чувствовала себя странно и глупо — не хватало музыки. Неожиданно я услышала, как Старцев начал напевать. У него был глубокий, хрипловатый голос, от которого по телу сразу же разнеслись мурашки. Он кружил меня, продолжая тихо петь. Это было так необычно, странно, прекрасно. Так не похоже на Тимура, которого я знала — вечно серьезного, молчаливого, закрытого. Непроизвольно я начала слабо улыбаться, наслаждаясь звуком его голоса.

“И мы лежим раскаленные в темноте

И в чёрном небе летит твоя тень

Забудь обо всех, кто тебя целовал

Танцуй под мои слова”.

Так было хорошо в этот момент. Как никогда прежде. Босыми ногами по теплому песку. Тимур то прижимал меня, то крутил, тихо напевая под нос.

В какой-то момент он сжал в объятиях крепко, близко и замолчал, вглядываясь в мои глаза.

— Арбенина? — тихо спросила я.

— Да. Я знаю, как ты ее любишь.

Я перестаю улыбаться, а внутри что-то начинает невыносимо дрожать.

— А еще… — он мягко проводит по щеке, обводит контур губ, — ты