здания Музея изящных искусств. Премированные проекты здания музея без денежных приложений были отставлены, а непремированный, но с приложением сотен тысяч был принят, и мы быстро приступили к разбивке здания и выведению фундаментов.

Постройка музея длилась двенадцать лет не только из-за сложности постройки и богатства отделки, но главным образом потому, что все средства на его сооружение черпались из пожертвований частных лиц, и мы часто нуждались в деньгах до такой степени, что порой жалование десятникам и сторожам уплачивали из своего кармана.

Такое положение длилось до тех пор, пока не удалось привлечь к делу постройки некоего Нечаева-Мальцева, удивительного дореволюционного типа петербургского придворного, все стремления которого были направлены исключительно к достижению высших чинов и знаков внешнего отличия. Семья Нечаевых, состоящая их двух братьев и двух сестер, кто были их родители я не знаю, находилась на попечении своего дяди, состоятельного коммерсанта Мальцева. Во время турецкой войны Мальцев занимался подрядами и снабжал армию различными предметами и главным образом холстом. Дела его шли прекрасно, но он не отдавал себе отчета в выгодности своих финансовых операций до самой своей смерти. По духовному завещанию он оставил одному из своих племянников и каждой из племянниц по триста тысяч рублей, а что останется от его состояния, завещал своему любимцу, второму племяннику – Юшеньке. И вот Юшенька получил кругленькое состояние в сорок миллионов рублей, несколько имений, заводы во Владимирской губернии на Гусе, прибавку к своей фамилии и стал Юрий Степанович Нечаев-Мальцев. Поселился он в богатом особняке в Петербурге на Сергиевской улице, чтобы быть поближе к царскому двору. Во времена постройки музея Нечаев-Мальцев был уже гофмейстером двора, задавал в зимнем саду своего особняка, где росли пальмы прямо в грунте, балы с высочайшими особами, украсил главный вестибюль скульптурой Канова и гостиные – живописью Айвазовского и жаждал получить звание обергофмейстера, чем и воспользовались для окончания постройки музея. Нечаеву-Мальцеву была обещана приставка «обер» и вышитый золотом ключ на задней нижней части мундира в день открытия здания музея в Высочайшем присутствии. Он терпеливо выжидал исполнения своей заветной мечты, разыгрывал роль мецената и отдавал приказы своему главному московскому управляющему на выдачу денег для постройки музея, которые, в общем, составили сумму в полтора миллиона рублей при общей стоимости постройки в два миллиона триста тысяч. Но надо быть справедливым к памяти этого человека: он стал увлекаться делом постройки, часто ее посещал, упорно боролся со своим управляющим Кельиным, который постоянно ему шептал, что деньги валятся в помойную яму, и охотно шел навстречу всем нашим предложениям. Удивительно, что его управляющий Кельин, постоянно совавший палки в колеса нашего дела и ни разу не посетивший постройки, в конце концов переменил свое мнение. Увидав законченное здание, он каялся перед своими сыновьями в своем заблуждении и сам помогал нам в получении средств на его оборудование предметами скульптуры.

Государственный музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина

Москва, ул. Волхонка, 12

По итогам конкурса проектов, проведенного Академией художеств по просьбе Московского университета, архитектором Музея изящных искусств был выбран Роман Иванович Клейн. С 1898 года в сооружении здания участвовал инженер И. И. Рерберг. Здание строилось по последнему слову музейной практики и строительной техники, ему придали вид античного храма. Электрического освещения в музейных залах не планировалось. Был открыт в 1912 году под названием «Музей изящных искусств имени императора Александра III при Императорском Московском университете».

Инженерная академия дала мне прекрасную подготовку в области инженерного искусства и знаний, но в архитектурном отношении я был развит недостаточно и ясно сознавал, что не могу еще выступать в роли вполне самостоятельного строителя. Наша профессия весьма заманчива, мы, как говорят, строим себе памятники при жизни, и поэтому надо быть сугубо осторожным и не настроить себе памятников, за которые придется краснеть тоже еще при своей жизни. Я сознательно проработал в качестве сотрудника архитектора Клейна десять лет, не выступая самостоятельно, чтобы пополнить пробелы своих знаний. Клейн не был талантливым архитектором, несмотря на окончание Академии художеств, но он был умным человеком и добросовестным исполнителем порученного ему дела; я учился не у него, а на его постройках, и пользуясь его первоклассной архитектурной библиотекой. Постройка здания музея была ареной для изучения классической архитектуры; попутно с этой постройкой я работал на многих других постройках Клейна и часто вел их совершенно самостоятельно. За десять лет я прошел хорошую практическую школу по архитектуре и мне совершенно понятен тот антагонизм, который всегда существует между архитекторами и инженерами. И та и другая стороны неправы, когда относятся без должного внимания к той части дела, которая им менее знакома, и придают особое значение своей, более узкой специальности. Архитектурные формы не ласкают глаз, когда они неконструктивны, и всякая конструкция груба и неинтересна, если она выражена без архитектурной обработки. Я не употребляю слов «красивая» или «некрасивая», потому что это понятие слишком относительное, в особенности в настоящее время, когда всеобщее внимание архитекторов обращено исключительно на то, как бы придумать такую «штуку», которую раньше не делали. Все это оправдывается новым революционным направлением, маскируемым названием «пролетарской архитектуры», а пролетарии говорят: «Нам фабрики-то уже надоели, вы нам дайте с колоннами!»

Я не употребляю слов «красивая» или «некрасивая», потому что это понятие слишком относительное, в особенностив настоящее время, когда всеобщее внимание архитекторов обращено исключительно на то, как бы придумать такую «штуку», которую раньше не делали.

При постройке здания музея мне пришлось ознакомиться со многими интересными архитектурными и инженерными деталями. Каменная кладка стен и фундаментов велась на смешанном растворе, который тогда еще плохо прививался; все клали на извести или на растворе чистого портландского цемента с песком, употребляя для экономии цемента тощие растворы или заменяя портландский цемент романским. Я считаю, что при кирпичной кладке всегда лучше применять жирные растворы и экономить цемент, заменяя часть его известью; достаточно малое прибавление в раствор портландского цемента, чтобы заставить его быстро твердеть, а кладку – быстро сохнуть.

Смешанный раствор состоял из одного объема цемента, двух объемов извести и девяти объемов песку. Для приготовления раствора был построен завод с керосиновым двигателем; цемент тщательно перемешивался с просеянным сквозь сито песком, и к этой смеси прибавлялось известковое молоко из бака, куда архимедовым винтом подавалась известь из ряда творильных ям. Раствор выходил совершенно готовым, как сливочное масло, и, всегда однообразный, шел на постройку. Кирпич мы покупали на заводах, и стоил он с доставкой на место постройки