были на младшем; один слушатель вел необычно широкий образ жизни, приезжал в карете, манкировал лекции, заказывал за большие деньги проекты и обращал на себя общее внимание необычным для академии поведением. Потом оказалось, что он ведет по клубам большую карточную игру и добывает деньги нечистыми приемами. Перед ним во время сдачи карт всегда лежал полированный портсигар, в котором он, с чисто шулерской способностью, видел все карты; ему предложили немедленно покинуть академию.

Помню, как в конце года на старшем курсе серьезно заболел один из наших товарищей Болотов и как при получении этого известия весь класс решил помочь ему и все его неоконченные проекты были распределены между нами с обязательством в первую голову их закончить.

Наша академия не была похожа на военное учебное заведение. Из военных наук мы слушали лекции по артиллерии на младшем курсе и лекции по долговременной фортификации, на которых нас не так интересовало содержание лекций, как личности самих профессоров, в особенности военного инженера Цезаря Кюи. Про него острили, что он – лучший музыкант среди инженеров и лучший инженер среди музыкантов, но эта острота не имела ни малейшего основания, так как Кюи был выдающимся музыкантом и композитором[31] и вместе с тем замечательно интересным и всесторонне развитым человеком. Мы с большим интересом слушали его лекции, на которых он развертывал главным образом историю фортификационного искусства и его развития в связи с усовершенствованием артиллерии и способами ведения военных действий различных народностей. Лекции некоторых профессоров не были очень популярны и не вызывали у нас большого интереса, но мы строго следили за тем, чтобы на лекциях обязательно присутствовало не менее двух третей слушателей для ограждения профессора от неприятности читать свою лекцию при малом составе аудитории.

Когда мы были на третьем, дополнительном, курсе, и я благодаря своим усиленным занятиям и проектам, которые облекал в художественную форму, перегнал всех своих товарищей, то класс обратился ко мне со справедливым требованием не перегонять по успехам нашего товарища С. Ф. Балдина, который и в Инженерном училище, и в академии был всегда первым. Я вполне разделял это пожелание класса и сознавал, что Балдин намного способнее меня по главным наукам – математике и механике, но затруднялся практически выполнить это пожелание. Однако судьба на этот раз была справедлива, и на выпускном экзамене по термодинамике я, не дочитавший курса до конца, не мог дать точного ответа на предложенный мне вопрос «Что такое примордиальное состояние тела?», получив отметку одиннадцать вместо полной. В результате я окончил академию со средней отметкой по всем предметам в 11,81, а Балдин – в 11,83. Он окончил первым, а я вторым, к общему удовольствию. С. Ф. Балдин был исключительно способным человеком и вместе с тем чрезвычайно милым, добрым и отзывчивым товарищем. Он страстно любил музыку, главным образом теоретическую ее часть, так же как и теорию высшей математики. Когда мы бывали на съемках в Финляндии в селе Токсово, то часто брали у пастора ключи от церкви, и Балдин давал нам концерты на органе. По окончании академии нам обоим было предложено остаться при академии для чтения лекций, на что Балдин пошел охотно, а я решительно отказался, меня влекла чисто строительная деятельность и Москва. Еще до империалистической войны Балдин был командирован с научной целью в Америку, где и остался. В настоящее время он, кажется, состоит профессором при Филадельфийском университете по кафедре математики. В американских технических журналах я часто встречаю фамилию Балдина как автора изданий по самым разносторонним техническим вопросам.

Вторую половину лета после практических работ по съемкам я проводил в Москве и однажды посетил своего профессора по архитектуре Н. В. Султанова, который в это время строил памятник Александру II в Кремле, реставрировал дом Юсупова в Харитоньевском переулке и вел капитальный ремонт дома губернатора (теперешний Моссовет). На постройке памятника, от которого теперь уже не осталось никаких следов, я спускался в кессон, который был заложен ниже дна Москвы-реки как фундамент под средний пьедестал фигуры. Неужели фигура русского царя была настолько тяжела, что для нее потребовалось такое основание, когда стоящая рядом колокольня Ивана Великого имеет фундамент на глубину только нескольких метров? Результатом такого излишнего для прочности фундамента было то, что окружающая памятник галерея, имея обычный фундамент, оторвалась от средней части и на гранитном полу появились трещины. Была допущена и другая ошибка: просверленное отверстие в целом камне пьедестала для его подъема было залито цементным раствором, и внутри камня образовалась от осадки цемента водяная пробка; при сильном морозе вода замерзла, и камень разорвало пополам со страшным треском. Как опытный строитель не знал, что скважину надо было залить серой или даже просто засыпать песком? Памятник в архитектурном отношении не имел успеха, и про него сложилось четырехстишие:

Нелепого строителя

Архинелепый план

Царя-освободителя

Запрятать в кегельбан.

В это время окончили академию мои товарищи по Инженерному училищу, от которых я отстал на два года вследствие своего провала по механике, и некоторым из них мне удалось предоставить работу при начавшейся постройке московского водопровода и канализации, так как мой отец состоял председателем комиссии по этой постройке.

Мне удивительно везло в академии на экзаменах: я выходил первым и вынимал билет, который мне хотелось. Может быть, это только казалось, потому что ко всем экзаменам я был настолько подготовлен, что мне было безразлично, какой билет мне попадал. Но на последнем, выпускном, экзамене по предмету речных и морских сооружений мне действительно повезло: перед тем как идти сдавать экзамен, я громко сказал товарищам, что желаю вынуть билет по отделу постройки эллингов, и действительно вынул этот билет. Будучи практически знаком с такого рода постройками за время своей командировки в город Николаев, я изобразил на доске перспективный вид эллинга с кормой судна и со всеми приготовлениями перед его спуском. Меня только спросили, откуда я знаком со всеми изображаемыми деталями, и я получил полную отметку. Когда отходил от доски, меня остановил наш профессор Иванов и задал мне вопрос, не желаю ли я принять участие в одной большой постройке. Я, конечно, сейчас же дал согласие, и на замечание, что на работу надо выехать возможно скорее, я ответил, что могу выехать даже сегодня. «Вот и отлично, – сказал Иванов, – поезд отходит в восемь часов вечера, а в пять заезжайте ко мне с вещами, так как я живу рядом с вокзалом на Невском, мы переговорим