ко мне. В следующий мой отъезд я взял его с собой в Москву и, так как кончился срок его службы, определил его кондуктором на железную дорогу. Он отлично стряпал мне обед и даже завел трех кур и петуха, от которых я имел свежие яйца и молодых цыплят. Я занялся с Грачевым токарным и слесарным делом и начал понемногу готовиться в академию. Тут у меня появилось новое увлечение. В общем офицерском собрании мы устроили сцену, я нарисовал занавес и несколько декораций, и мы стали давать спектакли, которые с удовольствием посещал весь гарнизон города. Я тоже играл на сцене, но главный мой успех состоял в постановке декорационной части, и нас называли маленькими мейнингенцами[24].

Градоначальником в Одессе был адмирал Зеленый[25]. Он ужасно преследовал евреев и студентов. Один раз в театре во время антракта Зеленый подошел к сидевшему студенту и приказал ему встать, когда с ним разговаривает градоначальник. «Я – Зеленый», – сказал он. «Ну, желаю вам созреть», – отвечал студент. В газете появилось объявление: «Пропал попугай, кличка “Зеленый”, плохо говорит по-французски и хорошо ругается по-русски, нашедшего просят доставить». И далее следовал адрес градоначальника. Редактор газеты «Одесский листок» Навроцкий был оштрафован, а газету закрыли на десять дней.

Мой товарищ занял у еврея-ростовщика деньги, уехал в другой город и вовремя денег не выслал; ростовщик пришел ко мне как давшему письменное поручительство. Я принял его не очень любезно, точнее, грубо и предложил взыскивать с меня по векселю удержаниями частей из моего жалования. Еврей подумал и сказал: «Вы же не виноваты, он вас так же обманул, как и меня». И не взыскал с меня ни одной копейки, имея на то полное право.

Весной я был освобожден от лагерей и службы для подготовки в академию и засел за занятия. Лето было томительно жаркое, и я решил заниматься по ночам и спать днем. Я начал ложиться в девять часов утра, вставал к пяти, к обеду, и всю ночь зубрил. Прошло несколько дней такого режима, и как-то, заснув в девять часов утра, я проснулся в восемь часов утра на следующий день. Тут я увидел, что придуманный мною режим не годится, и стал спать ночью, а днем заниматься.

Осенью я отправился в Петербург, выдержал вступительные экзамены в Инженерную академию и поступил на первый курс.

Глава седьмая

Я твердо убежден, что Инженерная академия в то время, когда я в ней учился, была одним из лучших высших технических учебных заведений. Академия ежегодно выпускала небольшую группу инженеров, но то были инженеры, действительно всесторонне развитые не только в области технических знаний, но и в других отношениях благодаря сильно спаянной товарищеской дружбе, при которой знания, опыт и развитие одного передаются и имеют сильное влияние на других членов сплоченного общества. Так как на отдельных курсах учащихся было немного, то наши профессора имели возможность лучше знать каждого из своих слушателей и разбираться в его способностях, стремлениях и охоте к той или другой специальности. При мне поступало на первый курс академии около сорока человек и оканчивало дополнительный курс со званием инженера около двадцати человек, так что фильтрация около пятидесяти процентов действительно давала возможность выделить лучший состав молодежи, как по способностям, так и по трудолюбию. В основном состав наших профессоров представлял собой квинтэссенцию научного мира Петербурга. Лекции таких руководителей, как Будаев по высшей математике, Кирпичев по механике, Шиляченко и Малюга по химии, Веденяпин по отоплению зданий, Щукин по термодинамике, Петров по паровым машинам, Иностранцев по геологии, Макаров по начертательной геометрии и многих других, вызывали громадный интерес, сеяли глубоко семена науки. Непродолжительность трехгодичного курса обучения оправдывалась той подготовкой, которая требовалась для поступления в академию. Для сдачи вступительных конкурсных экзаменов необходимо было иметь не только образование среднего учебного заведения, но и глубокое, всестороннее развитие. Из сотен, явившихся на экзамены, при самом начале отсеивались десятками, и поступала только десятая часть.

Материальная обеспеченность слушателей академии, которые получали полуторное содержание в семьдесят пять рублей в месяц при всех готовых учебниках и чертежных принадлежностях, давала возможность все свое время употреблять на свои занятия и не тратить его на частные уроки для поддержания своего существования. Я лично не совсем был подготовлен для прохождения курсов академии, на вступительном экзамене проскочил фуксом[26] и сам чувствовал, что математика дается мне с большим трудом. Мне следовало, конечно, с первого же курса заняться самообразованием, вспомнить те «зады», которые я игнорировал еще в корпусе. Однако я был легкомыслен и слишком понадеялся на свои чертежные и рисовальные способности, которые, конечно, и здесь были большим плюсом, но которыми нельзя было «затереть» и замаскировать необходимость твердых знаний по математике. Я беспечно оттолкнул от себя занятия по предметам, которые были для меня трудны, на лекциях рисовал портреты профессоров и все свое увлечение обратил на архитектуру и на общение с профессором Султановым, который своими лекциями навевал на меня мечты о будущей деятельности на этом поприще.

В академии не было руководства по архитектурным формам, не было в библиотеке и соответствующих изданий, и нам приходилось зарисовывать в свои тетради с тех чертежей, которые с большим искусством Султанов воспроизводил мелом на доске. Но Султанов был знающим и опытным архитектором, он чувствовал пропорции, а мы в большинстве искажали изображения до такой степени, что не могли ими пользоваться при дальнейших работах по составлению архитектурных фасадов. И вот у меня появилась мысль создать атлас архитектурных форм, который послужил бы не только для нас, но и для будущих слушателей академии. Некий Крестинский, который был уже на старшем курсе, предложил мне свое участие в составлении задуманного атласа, уверяя, что у него собрано много материала. Я охотно пошел навстречу этому предложению и даже легкомысленно согласился на присвоение им звания составителя атласа, оставив себе только скромное наименование исполнителя. Оказалось, что никакого подходящего материала, кроме несвязного текста, записанного на лекциях со слов Султанова, у Крестинского не было. Но я не был этим смущен и весь материал для чертежей подбирал в большой библиотеке Султанова и воспроизводил его химической тушью на кальке для литографского издания альбома. Я был так увлечен этой работой, что не отдавал себе отчета в ее грандиозности. Я сидел за черчением все свободное от лекций время, иногда просиживал ночи напролет; мне было даже трудно оторваться, чтобы пойти пообедать, и я довольствовался чаем с вареньем, которым наполнял свой желудок иногда дня