В общем, жизнь превратилась в кошмар. Потом Лада с огромным трудом вспоминала, как провела месяц после похорон брата. И то лишь отдельные детали. Было стыдно.

Потому что однажды утром раздался звонок в дверь.

«Кто бы это мог быть? – вяло подумала она, еле разлепляя веки. Голова гудела, язык во рту ворочался с трудом. – Соседка, должно быть. Еду для Фредди опять принесла».

И пошла открывать. Овчарка, как приклеенная, следовала за хозяйкой. Фредди, в общем, был смирным, редко кого на дух не выносил. И тут не залаял. Поэтому Лада ждала своих.

Но за дверью стояла… Лидка Богданова! Лада так растерялась, что не сразу захлопнула дверь. Лицо залила краска стыда. Лидка увидела такой! Ее, Ладу Воронцову! Лидера сборной, чемпионку, красавицу, по которой мужчины сходили с ума! Увидела с опухшим лицом, красными глазами-щелочками, со спутанными грязными волосами.

Сама Богданова выглядела безупречно. Красавицей она никогда не была, но одевалась со вкусом, дорого. И сейчас было понятно, что Лидка не бедствует.

– Значит, правда, – кивнула она. – Разреши мне пройти, – и решительно отодвинула Ладу плечом.

Она так растерялась, что не смогла ответить грубостью. Мол, выметайся отсюда, не твое собачье дело, как я живу.

Но вмешался Фредди. Овчарка зарычала, и Богданова невольно попятилась.

– Собаку-то убери, – сказала она.

«Потом она всем расскажет, что я натравила на нее собаку!» – спохватилась Лада и открыла перед овчаркой дверь ванной комнаты:

– Фредди, сюда.

Собака послушалась, и Лидка уже беспрепятственно прошла на кухню и как ни в чем не бывало спросила:

– Чаю нальешь?

Лада молча поставила на плиту чайник.

– Мне сказали, ты всем нашим звонишь, – Богданова посмотрела на Ладу в упор. – Обвиняешь, что бросили тебя. Забыли. По-моему, это ты из ледового балета ушла, причем со скандалом. И Борис после этого не швырнул трубку, когда ты позвонила. Выслушал. Но ты, извини, такое несла! Пошел слух, что ты запила. И крепко.

– А тебе кто сказал? Борис? – огрызнулась Лада.

– Мы все тесно общаемся, – не смутилась Богданова. – Бывшие спортсмены. Делимся и радостями, и бедами. И все знают о твоей проблеме, – она кивнула на пустые бутылки из-под водки. – Неважно, кто мне сказал. Не ты первая, не ты последняя. Я понимаю: тяжело. С турками не получилось, брат умер. Но надо жить дальше. Мы ведь с тобой ровесницы. Давай, приходи в чувство. Бросай пить. И – на каток.

– И что я там буду делать? – вяло спросила Лада.

– Детишек тренировать. Я тебя официально приглашаю к нам, в ЦСКА.

– Разве фигурное катание в нашей стране еще существует? – усмехнулась Лада.

– Да. И я в отличие от тебя оптимистка. Мы еще завоюем олимпийское золото, и именно в женском одиночном катании. Придет время – и весь пьедестал будет наш.

Лада рассмеялась:

– Ну, ты и фантазерка, Богданова! Да никогда этого не будет! Я сколько лет билась, и что? Хочешь сказать, что я бездарность?

– Ты объективно была лучшей, – серьезно сказала Лидка. – И такой уровень, какого достигла ты, наши девочки еще долго будут штурмовать. Потому я тебя и приглашаю на тренерскую работу. Ты знаешь, как прыгать сложнейшие тройные. Тебе даже аксель почти покорился.

– Почти! – горько сказала она.

– Я уверена, что на тренировках ты его делала. Так научи других. А твой сальхов? Он идеален. Твоя техника до сих пор может считаться лучшей в мире.

– Уж от кого я не ожидала помощи, так это от тебя, – призналась Лада. – Ведь я твое место в сборной заняла.

– Я сама его отдала. Устала. Бремя первых могут оценить только они сами, вот ты меня поймешь. Остальные вряд ли. Так как? Когда мне ждать тебя на катке? Но сначала в отдел кадров.

– Дай мне неделю, – взмолилась Лада. – Я в таком виде…

– Да уж, довела себя до ручки. Я специально утром пришла, пока ты еще, ну скажем так, в адеквате.

– Адрес откуда узнала?

– Подумаешь, секрет! Наших в ледовом балете полно. Кое-кто у тебя в гостях побывал. Ну, все, я побежала. Мне на работу надо. Так я тебя жду.

Лидка ушла. А Лада очнулась, лишь когда в ванной комнате заскулил Фредди. Снова на каток! Да еще в ЦСКА! Немыслимо щедрое предложение! У Воронцовой такая репутация, что о работе, связанной с фигурным катанием, только мечтать приходится. А тут тренером!

Лада приободрилась. С этого момента – ни капли! Спорт, спорт и еще раз спорт!

Жизнь продолжается!

Шумов

Он сидел, уставившись в одну точку. Прошедшая ночь была одной из самых тяжелых в его жизни, несмотря на то что наступил Новый год, такой любимый всеми праздник. Телефон звонил часто, и наконец вышли на связь родные из Торонто, по скайпу. Новый год там должен был наступить только завтра, в девять утра, но Шумов традиционно провожал его с дочерью и ее семьей почти в полночь по московскому времени. А теперь еще и бывшая жена к ним присоединилась, к тем, кто уехал на ПМЖ в Канаду.

И Шумов остался совсем один.

Он смотрел на счастливые лица Кати и тех, кто сидел рядом с ней, и ни слова не мог выговорить. Только «да», «нет» и «угу». Это было странное состояние. С одной стороны, хотелось говорить и говорить, рассказать обо всем, проявить слабость. Но с другой – Шумов понимал, что это ничего не изменит. Только создаст им проблемы, Кате и ее семье.

Помочь они все равно ничем не смогут. Разве только выслушать и посочувствовать. Катя даже приехать не сможет, она глубоко беременна и длительный перелет ей противопоказан. Либо прямо в самолете родит, либо в Москве, а кому это нужно? Зять работает, а бывшая жена – чем она-то поможет? Они с Ольгой никогда друг друга не любили, теперь Шумов это понимал.

Сошлись тогда, в восемьдесят девятом, от безысходности. Понятно было, что мир меняется, Ольга, у которой были сложные семейные обстоятельства, искала в жизни хоть какую-то опору, а Шумов был уверен, что окончательно потерял Ладу, свою первую и единственную любовь.

Она жила с Аполлоновым и, по слухам, снялась в каком-то фильме. Шумов не сомневался, что Лада станет звездой экрана. А он – просто мент. Тогда им, ментам, приходилось несладко. Надо было принять чью-то сторону, потому что в стране шла борьба за власть.

Это был жест отчаяния: его женитьба на Ольге. Но как только все нормализовалось, они расстались. Шумов оставил ей и дочке хорошую кооперативную квартиру, переехав к родителям. Ольга устроилась на работу в банк. Сделала неплохую карьеру, но в пятьдесят вдруг уволилась, пошла на какие-то курсы, занялась поисками себя. А теперь вот уехала жить за границу, не смирившись с тем, что происходит в родной стране.

Шумов не интересовался Ольгиной жизнью, говорили лишь о дочери и внуке. Теперь второй на подходе, УЗИ показало: мальчик. Но они с Ольгой чужие люди. Только вот кота ему подбросили, не кому-нибудь. Подружки Ольгины, видать, отказались его взять, а Шумов пожалел. И кота, и Ольгу. Она после развода так и жила одна, ни с кем не сошлась.

– Он придет, – сказал Аркадий Валентинович Бриджертону, который насторожился, и кисточки на кошачьих ушах шевельнулись.

Блогер был единственный из окружения Шумова, кто знал правду о его болезни. Аркадий Валентинович планировал провести новогоднюю ночь с Олегом. Они говорили бы о Ладе. Так и правда всплыла бы. Шумову было что рассказать.

Но блогер уехал за город с какой-то девчонкой. Похоже, вообще наплевал на расследование. Шумову будто кислород перекрыли. Чуть не задохнулся.

Смерти ждать тяжело, лучше уж сразу. А когда тебе вынесли приговор и ты знаешь, что казнь в любом случае состоится, только дата открытая, начинается кошмар. Не у каждого хватает силы воли это выдержать. Одни выносят свою трагедию на публику, ожидая поддержки и сочувствия, другие замыкаются в себе. Начинают избегать друзей, ненавидеть здоровых людей, особенно молодых, тех, у которых вся жизнь впереди, наливаются желчью. Шумов, похоже, был из таких. И безудержное веселье в новогоднюю ночь его раздражало. Он даже телевизор выключил.

Сидел, ждал звонков. Звонили коллеги, друзья по спорту. Сашка Бессонов позвонил в начале первого, как только отключилась Канада:

– Привет, защитник! Как дела?

Вечный нападающий, капитан, у него по-прежнему команда. Шумов невольно почувствовал зависть. Он так и не смог простить Сашке Бессонову Ладу.

– Все нормально, – через силу выдавил Аркадий Валентинович.

– Тогда с Новым годом! – проорал Сашка.

Спал Шумов плохо. Это было похоже на болезненное забытье, потому что он вздрагивал от малейшего шороха. Казалось, Бриджертон не кот, а слон, который топает по квартире, направляясь из кухни в туалет, дверь которого на ночь была