Брайтвелл не хочет, чтобы эта информация стала достоянием общественности. Не хочет, чтобы того водолаза выслали. Так он лишится своего самого ценного актива.

– Водолаз, – шепчет Элиза. Она вспоминает Сюдзо и его дела с доктором. Неужели он посетил «Дом трёх камней», чтобы скрыть последствия отношений, над которыми насмехался весь остальной город? А что касается отца? Какие секреты он ещё хранит? На что ещё он мог пойти, чтобы член его команды, приносящий самую большую прибыль, мог остаться в Баннин-Бей? Она чувствует укол стыда. Факты имеют отчетливый привкус горечи.

– Как бы там ни было, Сидни все же был благодарен ему за это. Он иногда интересовался судьбой мальчика – однажды даже собирался написать ему письмо. Не думаю, что ваш отец что-либо знал о статусе мальчика. Но он ежемесячно платил эти деньги, и Сидни не сделал бы ничего, что могло бы повредить их сделке. Видите ли, он очень нуждался в средствах.

Уставшие глаза Элизы слипаются, мысли разбегаются. Верит ли она, что такое соглашение остановит желание Хардкасла избавиться от ее отца? И если Хардкасл ни при чем, то кто тогда?

Обе женщины замолчали, когда в окно ворвался шум морского прибоя.

– Как вообще вы там оказались, Джин? Зачем так поздно вышли из дома? – спустя несколько минут молчания спрашивает Элиза.

Старушка медленно поднимается и подходит к окну. Она смотрит на птиц, порхающих в ветки на ветку. Когда наконец заговаривает, обращается к ламелям:

– Я могла бы спросить то же самое у вас, дорогая. Но я предполагаю, нам обеим не стоит об этом говорить.

Глава 24

Когда солнце садится за горизонт, в окружающем лесу становится сумрачно и прохладно. В полутьме порхают мотыльки, а холодные звёзды пытаются пробиться сквозь мрак. Ворон наблюдал за тем, как человек разжег костёр – уже несколько дней признаков его преследователей не наблюдалось, и теперь дым, похожий на мотки серо-голубого шелка, спиралью закручивается вверх. В чаще человек нашёл для себя достаточно пищи и воды. Отсюда, сверху, он выглядит сильным, хитрым, с чутким слухом, улавливающим любой шум и шорох окружающей местности. Наверное, поэтому стало неожиданностью, когда топот копыт раздался на тропинке. Вместе с ним среди деревьев мелькнул синий мундир.

Паркер измучен. Сказывается нехватка пищи и сна. Скулы его заострились, придавая лицу выражение ещё более свирепое. Мундир у него обтрепался, пуговицы потускнели от въевшейся грязи. Но какой бы сутулой ни казалась его осанка, вы каждый день найдёте его верхом на коне. Глаза его все так же рыщут по кустам в поисках того, что может там скрываться.

Проводник резко поднимает руку, и мужчины останавливают своих коней. Высоко над головой в небе парит клинохвостый орёл. Лес затаил дыхание. Проводник поворачивается, прижимая грязный палец к губам. Паркер наблюдает за тем, как он спешивается и идёт в сторону от тропы, по пути расчищая сапогами ветви и листья. Под ними он находит кучку тлеющих углей. Следопыт опускается на колени и кончиками пальцев ощупывает землю вокруг костровища. Удовлетворившись, он встает и поднимает руку.

– Он пошёл туда.

Глава 25

Элизе и прежде доводилось видеть людей, мучающихся от боли. Разорванные барабанные перепонки, лёгкие, поражённые инфекцией, искусанные морскими змеями до гноящихся ран руки. Она видела останки людей, у которых откушены мягкие части тел акулами или крокодилами. Мужчин, настолько ослабленных от цинги, что их приходилось сносить на руках на берег, где они умирали. Она помнит, как отец с безумными глазами сначала мчался ночью домой. Он укладывал одного из своих водолазов на импровизированную кровать, а потом через весь город по залитым лунным светом улицам бежал за доктором Блайтом. Тот приходил и медленно качал головой. В темноте водолазы стонали со скрюченными суставами сведённых судорогой тел из-за слишком быстрого подъема. Однажды ночью сквозь москитную сетку она стала свидетелем того, как водолаз корчился в приступе кессонной болезни. Отец был в отчаянии. Он прикладывал к его конечностям припарки, пока у мужчины не начался такой сильный приступ судорог, что отцу, чтобы удержать его, пришлось навалиться на него всем телом. Вместе мужчины сотрясались, пока утреннее солнце не начало пробиваться сквозь жалюзи. Когда Элиза проснулась, все было кончено.

* * *

Она и представить себе не могла, что сама когда-либо будет мучиться от боли. Одна неделя прошла с тех пор, как миссис Рисли подняла в сарае трость, и две ужасные недели с тех пор, как «Скворец» вернулся с приспущенным флагом. Вынужденно запертая у себя в бунгало, Элиза всеми фибрами души жаждала прочесывать улицы в поисках улик, но едва ли могла сделать хотя бы шаг. Каждую секунду ей хочется выть от необходимости искать отца. Каждую ночь к ней приходили кошмары, что он бесследно пропал в море. Она тешила себя байками о тонущих людях, спасённых проходящими мимо кораблями; о моряках, которых проглотили киты, а потом выплюнули на какой-нибудь залитый солнцем берег. Элизе вспомнилась любимая история отца о шторме, который потопил шхуну вместе со всеми людьми, кроме одного. Единственный выживший упал в воду и уцелел только благодаря тому, что уцепился за плавающую бочку. Дни на суше складывались в недели. Семья посчитала, что человек утонул, и потихоньку начала его оплакивать. Почти месяц спустя его обнаружили совершенно голого, обгоревшего на солнце, бредущим по пляжу «Шестьдесят миль». Сжимая шею мертвого баклана, он волочил птицу за собой по песку.

Теперь в бунгало, в месте, где царствуют тени, о наступлении утра возвещали дерзкие птичьи крики. От них у Элизы раскалывалась голова. Это и мелодичные трели кулика – фьюить-фьюить-фьюить, и отрывистое щебетание коростели. Вместе с ними приходили болезненные воспоминания об отце.

«Только послушай это: ку-ку, – говорил он. – Знаешь, если кричит сорокопут[33], жди беды».

На третий день ее заточения прилетела кукабарра[34]. Взмахнув крылом с голубыми перьями, она села на перила веранды и весь день напролёт пронзительно кричала. Элиза пыталась от нее избавиться, гремела ставнями, чтобы выгнать с насиженного места, но птица только смотрела на неё своими бледными глазами и лаяла как собака. На следующий день она снова прилетела, и Элиза заметила, как переливаются на свету ее пёрышки. Ещё через день девушка потихоньку подтащила стул к окну, чтобы понаблюдать, как бриз взлохмачивает оранжевые полоски на ее брюшке. Прилетев в последний раз, птица принесла в клюве лягушку. С чавкающим звуком несколько раз ударив ее тельце о перила, кукабарра проглотила ее целиком, а затем, запрокинув голову, разразилась диким хохотом.

К