Таким образом, в мою лабораторию приехал один из самых своеобразных физиологов, каких я встречал в своей жизни — хотя, слава богу, наша специальность богата на необыкновенных людей. Как мне кажется, Дерека отличает огромная любознательность и особый талант задавать такие вопросы, на которые невозможно дать ответ, даже исходя из новейших достижений науки. Вся его жизнь свидетельствует об умелом подходе к изучению новых проблем. Родом из Тасмании, Дентон нашел себя, работая врачом у Фрэнка Макфарлейна Бёрнета, открывшего иммунную систему. Когда он еще учился в интернатуре, то столкнулся с сильными и необычными гуморальными нарушениями у очень тяжелых больных. Он оставил иммунологию, чтобы «придти к физиологии» и стать корифеем регуляции водно-солевого обмена. Я сам заинтересовался водно-солевой регуляцией парадоксального сна у особых препаратов с удаленным гипоталамусом, и поэтому прочитал его книгу «Жажда соли» (The Hunger for Salt) и, таким образом, ознакомился с его творчеством.

Дентон основал и возглавил Институт Флори в Мельбурне, один из самых видных институтов физиологии, занимающийся действием гормонов на организм и мозг.

Рассказывая мне о своей жизни, Дерек поведал, что во время пребывания в Габоне (где он изучал тягу к соли у горилл) ему в голову пришла мысль о связи внутренней среды организма, управляемой стволом мозга, с самосознанием. Это профессиональный рефлекс старых физиологов (мы с ним одного возраста): никогда не отделять кору головного мозга от мозгового ствола, мозговой ствол — от организма, а организм — от его внутренней среды.

Дерек Дентон провел популярные радиоконференции в Австралии под названием «Жажда соли».

Он следовал эволюционизму и сразу же заявил о приверженности дарвинизму, но не картезианству. Описывая эволюцию идей, касающихся связи мозга с мышлением, в исторической главе с обилием цитат, Дентон указал на ошибку Декарта в его различии человека от животных-машин. «Я мыслю, следовательно, я существую», — говорил Декарт. Рассел ответил ему: «Я хожу, следовательно, я существую», а немецкая «натурфилософия» уже заявила «“Оно” мыслит».

А Дерек Дентон подводит квази-итог этой дискуссии физиологов, как монист. Мозг и разум — это единое целое.

Дерек расспрашивал своего австралийского друга сэра Джона Экклса насчет картезианского дуализма. Ответ сэра Джона, последнего представителя дуализма, сто́ит того, чтобы поразмыслить над ним: «Разум способен действовать на уровне ультрамикроскопических структур из области квантовой физики». Это объяснение ad hoc (в данном случае) невозможно проверить.

А поскольку в процессе эволюции мозга его кора развивалась путем усложнения и разрастания, а не за счет структур мозгового ствола, очевидно, что проблему возникновения сознания нужно рассматривать в филогенетическом и онтогенетическом плане.

Следующие главы его книги представляют обзор доказательств существования мышления у животных, и работа Дерека с гориллой Коко убедит даже самых упорных скептиков в том, что большие обезьяны обладают сознательным мышлением, и что они опознают свое изображение (то есть имеют и самосознание).

Если мозг является сознающим, то где скрывается это эмергентное свойство? Дентон через фундаментальные исследования Сперри снова подталкивает своего друга Экклса к решению дилеммы: где же все-таки находится душа — в правом или левом полушарии?

Конечно, уточнение карты коры человеческого мозга (благодаря изображениям, получаемым с помощью позитронной камеры или функционального магнитного резонанса) предоставляет все более и более сложные данные, касающиеся психического воображения и мышления, но, как полагает Дентон, не надо забывать и о роли подкорковых структур. Очевидно центрэнцефалическая концепция (Пенфилд) или концепция активирующей ретикулярной формации (Моруцци и Мэгун) тоже претерпевают эволюцию, и появятся новые функциональные карты также и подкорковых структур (на основе данных иммуногистохимии). Тогда будет возможно сравнить, с одной стороны — сознание, связанное с бодрствованием и вниманием, с его обязательной вегетативной обратной связью, вовлекающей аминергические системы, а с другой — онейрическое сознание, которое сопровождается полным прекращением активности этих систем.

Так, дискутируя, мы мало-помалу пришли от сознания к разуму. Если шимпанзе видят во сне, что они летают, и могли бы рассказать об этом своим соплеменникам (на языке жестов), можно ли было сказать, что к ним, как и к человеку, применимо понятие разума?

Затем мы дискутировали по поводу Элизабет Келлер, слепоглухой от рождения, которой удалось стать доктором философии, воспринимая мир только осязанием (и благодаря преданному и гениальному педагогу). А то, что мозг человека бывает иногда исключительным образом запрограммирован на понимание и толкование внешнего мира, используя только один-единственный канал восприятия — это и есть чудесное завершение эволюции.

Я не думаю, что надо усилить поиски по определению местонахождения сознания. Клод Бернар убедительно доказал, что эта функция связана не с какой-то конкретной анатомией, а со всем организмом. И большая заслуга Дерека Дентона в том, что он вновь перенес рассмотрение сознание в перспективы сравнительной физиологии, выведя ее из сферы молекулярной биологии, квантовой механики, экзотических электрических ритмов, искусственного разума и естественной глупости.

Сможем ли мы однажды понять сознание в бодрствовании — у кошки, затем у шимпанзе и, наконец, у человека? Может быть. Это одна из последних задач физиологии, но я думаю, что тайна онейрического сознания спрятана еще глубже и, тем не менее, это и есть то сознание, с помощью которого мы думаем и которое, несомненно, отвечает за наш способ понимания окружающего нас мира.