Хирохито это косвенно указывало на желания императора, которые солдаты вряд ли были расположены услышать. На слова принца также не обратили внимания. Армия продолжала оказывать давление на правительство, чтобы пакт держав оси, несмотря ни на что, был заключен.

Император вызвал своего адъютанта генерал-лейтенанта Усами и отдал ему распоряжение передать генералитету армии в условиях строгой секретности свое послание. В нем сообщалось, что правительство подаст в отставку, если армия будет и дальше настаивать на заключении пакта держав оси, и содержалось требование фундаментального пересмотра всего вопроса. Император еще раз упомянул о секретности послания, но все было напрасно. Усами не смог удержать послание в тайне. Армия пренебрегла наказом Хирохито. Они не только не пересмотрели свое отношение к пакту, но и удвоили свои усилия по скорейшему его заключению.

Как-то, в один из тех тревожных дней 1941 года, Хирохито в задумчивости задал вопрос своему премьер-министру: «Если решится вопрос о мире, станет ли армия соблюдать его условия?»

Премьер, в свою очередь, спросил об этом военного министра генерала Тодзё. И этот прямодушный сторонник агрессивной политики вполне ожидаемо ответил, что он не может этого гарантировать. В сложившейся на тот момент ситуации, сказал Тодзё, только принц мог бы подавить устремления армии. Он имел в виду принца Хигасикуни, армейского офицера на действительной службе и дядю императрицы. Предложение было сразу же отвергнуто императором и его советниками. Они не хотели вмешательства императорской семьи в политику, которое могло привести к тому, что ответственность за решение вступать или не вступать в войну могла лечь на нее лично.

Почти в последнюю минуту, когда Тодзё был назначен премьером, император заявил, что решение, принятое 6 сентября 1941 года, о начале войны было, по сути, отменено. Тодзё и министр флота получили инструкцию, которая гласила, что «касательно фундаментального направления национальной политики… следует принять во внимание необходимость более глубокого изучения внутреннего и внешнего положения страны, независимо от резолюции 6 сентября, принятой на Императорской конференции».

Тодзё называл свое правительство «кабинетом, выбранным с чистого листа», но в течение последующих двух недель стал придерживаться взгляда, что «вместо того, чтобы ждать гибели, находясь в окружении, лучше встретить смерть, идя на прорыв, и, в случае удачи, жить дальше». Этот аргумент подавил только начавшую формироваться оппозицию, и ко 2 ноября Тодзё и военные и гражданские лидеры пришли к соглашению, что им не останется иного выбора, кроме объявления войны, если Соединенные Штаты не примут последние две ноты, которые им будут направлены. Но в них не было принципиально ничего нового, не предложено ничего, в чем не было бы отказано раньше.

Тодзё часто употреблял в разговоре фразу: «Возможность для Японии, которая представляется один раз в тысячу лет». Она говорила об открывавшихся перед страной возможностях. Теперь этот шанс был утрачен.

Ныне на календаре было 10 августа 1945 года; четыре года назад на территории того же самого дворца, но только в здании на поверхности земли, прошла Императорская конференция, принявшая решение о начале войны. Только один из прошлых участников присутствовал на нынешней конференции. И это был, по иронии судьбы, Хирохито, который был единственным тогда, кто выступил против войны. Даже здание, в котором в 1941 году проходила конференция, не сохранилось, оно полностью сгорело в мае 1945-го.

Итак, врховный главнокомандующий вооруженных сил, всемогущий Божественный правитель, чье малейшее желание должно было исполняться беспрекословно, не мог быть уверен — судя по прошлому опыту, — что в этот критический момент национальной истории к его словам прислушаются. На двадцатом году правления его мнение продолжало носить рекомендательный характер. Приказывать он не мог. Согласно традиции и конституции, государственные решения могло принимать только правительство. Но ключ к миру находился в руках военных.

Теперь с темно-синего небосвода лился чистый мерцающий свет почти полной луны. По счастью, в эту ночь не было авианалетов. Император мог обозревать едва ли не весь город со стен своего дворца.

Возможно, в эту минуту он вспомнил о своем древнем предке императоре Нинтоку. Однажды Нинтоку поднялся на башню и обозрел свою страну. В каком бы направлении он ни устремил взгляд, нигде над домами его подданных не поднимался дым из очага. Старый император понял, что его народ настолько беден, что не может позволить себе приготовить даже чашку риса. И он повелел отменить на три года все общественные работы. Однако его собственное процветание зависело от результатов подобного труда, и поэтому в скором времени его дворец обветшал и сам он обеднел. Однако Нинтоку было достаточно того, что «народ стал зажиточным, страна превозносила добродетели императора, а дым очага был густым».

Конечно, в какую бы сторону ни посмотрел Хирохито в эту прозрачную летнюю ночь, повсюду были видны только руины и бедность.

В начальные дни существования японского государства, когда умирал принц, было принято хоронить вместе с ним живыми всех его слуг. От этой практики отказались, когда некий умный человек предложил более цивилизованный обычай — ставить керамические скульптуры на вершинах могил-курганов с останками древнеяпонских императоров и аристократов, называемые ханива.

В августе 1945 года было невозможно умилостивить адское пламя сбрасываемых на города бомб с помощью глиняных скульптур. Требовалось незамедлительно, как можно скорее, принять решение. И теперь решение было представлено на рассмотрение правившему монарху.

Глава 9. Воля божества

В два часа ночи 10 августа 1945 года генералитет был поражен просьбой премьер-министра Судзуки, обращенной к императору, открыто высказать свое мнение. Все присутствовавшие в убежище, за исключением трех человек — Того, Судзуки и императора, были удивлены таким смелым предложением. Эти трое спланировали все это заранее, и Сакомидзу знал, что будет обращение к его величеству. Они осознавали, что это было последней отчаянной попыткой, и от нее зависели жизни миллионов людей, судьба императорской семьи и народа Ямато, а также будущее Дальнего Востока и мира в течение грядущих десятилетий, а возможно, и века.

Хирохито сидел неподвижно во время длительного обсуждения, на нем был мундир главнокомандующего вооруженными силами, руки в белых перчатках лежали на коленях. На его лице не отражалось никаких эмоций, оно было бесстрастным, как маска театра но, однако никогда прежде он не следил с таким напряженным вниманием за проходившими дебатами. Хотя внутренне он сильно переживал, ни одно его человеческое чувство не проявлялось внешне, но подавлялось силой воли. Все участники конференции, собравшиеся в помещении, способном вызвать клаустрофобию, не имели никакого сомнения в том, что были задействованы все имевшиеся в арсенале возможности для поддержания облика императора-бога.

Хирохито наклонился вперед, оперся на