Шрифт:
Закладка:
«Жестко, но все же не в лесу ночевать».
Поужинав кусочком сала и подсохшей горбушкой, запил скудный ужин водой из фляги, затем растянулся на топчане, закинув руки за голову, и стал анализировать события двух последних дней. Несмотря на некоторые сомнения, мои нынешние хозяева представляли собой шайку грабителей и убийц. Основа – Терентий, Семен, Кирьян. Это те, кого знаю. Здесь, в городе, по моему пониманию, должна находиться другая, большая часть банды. Грабят крестьян? Нет. Для них слишком мелко. Думается мне, что они работают по складам и магазинам частников. Вот только брезент на складе… Таким обычно груз укрывают, когда на открытых платформах везут. Вагоны грабят? Хм.
Ладно, это догадки. А вот что интересно. Как старый уркаган смог стать содержателем постоялого двора и фактическим хозяином лавки? Неужели старым ворам подобное разрешалось? Да и черт с ними, с ворами! Я стал прикидывать, что знаю о 1924 годе, и спустя пять минут понял, что ничего не знаю. Единственное, что пока подтверждало ту историю, которую я знал, так это смерть Ленина 21 января 1924 году. Сейчас на слуху у народа был Лев Троцкий, довелось также слышать фамилии Кирова, Буденного и Ворошилова.
С мыслью, что надо будет купить газету и попробовать понять, что происходит в стране, я заснул. Проснулся оттого, что затекло тело. За окном было темно. Несколько минут, так до конца и не проснувшийся, искал новое положение тела, потом снова заснул. Проснулся уже на рассвете. Потянулся, мышцы, застывшие от неудобного положения, заныли, встал, снова потянулся. В небе висели тучи, моросил дождь, а от приоткрытого окна тянуло сыростью. Капли шлепали по стеклу, стекали на подоконник, образовывая грязные пятна.
Передернув плечами от свежего ветерка, подойдя к окну, стал смотреть. Несмотря на разлившуюся над городом серость, сравнительно недалеко тускло блестели позолотой купола какой-то церкви, а над крышами домов кое-где тянулись вверх дымки. Несмотря на ранний час и моросивший дождик по улице уже шли первые прохожие. Проехал извозчик в пролетке с поднятым верхом, за ним, стуча колесами по булыжнику, прогрохотала телега. Ничего интересного, решил я, закрыл окно, затем стряхнул грязную воду с подоконника.
«Интересно, сколько сейчас времени?» – не успел я так подумать, как вспомнил, что среди золотишка, которое я реквизировал у бандитов, были золотые часы. Порылся в мешке. Достал узелок, развязал, а затем разложил все, что было, на подоконнике. Пачка денег была не то чтобы толстая, но и не худая. Начал разглядывать. В глаза бросилось прежде всего то, что деньги были разные. Купюры 1923 года выпуска были от рубля и выше, а от 22 года – только крупные банкноты – одиннадцать червонцев и шесть штук по двадцать пять рублей. Мне на них надпись понравилась: «Банковские билеты обеспечиваются в полном размере золотом, драгоценными металлами, устойчивой иностранной валютой и прочими активами госбанка».
«Что же мы с такими заявлениями в коммунизм не пришли? Видно, не той дорогой пошли товарищи».
Пересчитал. Оказалось, что у меня есть четыреста тридцать пять рублей. Аккуратно сложил купюры, потом сунул их в карман. Взял часы, щелкнул крышкой. В глаза сразу бросилась гравировка: «На добрую память дорогому Коленьке от его любящей жены Наденьки». Накрутил пружину – часы пошли. Подержал их в руке.
«Солидная и красивая вещь».
Щелкнул крышкой и сунул их в нагрудный карман френча. Разворошил пальцем спутавшиеся в клубок золотые украшения. С десяток цепочек, несколько колец, серьги, брошь с камнями, медальон и два золотых нагрудных креста. В стороне остались лежать золотой портсигар и двенадцать монет царской чеканки.
«Интересно, сколько это сейчас стоит? И где хранить?» В соответствии с этими мыслями я автоматически огляделся, саркастически хмыкнул и подошел к креслу. Сунул руку под обшивку в месте разрыва – для золота места хватало, а вот оружие придется оставить в мешке. Так и сделал, оставив себе на всякий случай одну цепочку. Мешок кинул под топчан.
Еще вчера, осматривая верхний этаж, я видел, что в конце коридора есть туалет. Правда, из него все что могли, уже унесли. Ни кранов, ни ванны, ни умывальника, которые выдрали и унесли с собой шустрые пролетарии, тем самым восстанавливая социальную справедливость. Вместо всего этого был прибит рукомойник, а под ним стояло ведро с водой. Отхожее место представлял наскоро приколоченный к полу ящик с выпиленной круглой дыркой посредине. Рядом с ним валялись обрывки газеты. Приведя себя в порядок, насколько позволяли условия, спустился вниз и вышел на улицу. Тучи уже начали расходиться, поэтому дождь едва накрапывал. Дойдя до входа в лавку, огляделся по сторонам и почти сразу заметил вынырнувшего из-за угла Коромыслова. Одет по летней моде. Канотье, пиджак канареечного цвета, жилетка, песочного цвета брюки и двухцветные туфли. Лицо довольное, идет, обходя лужи и помахивая портфелем.
– Доброе утро, Прохор Петрович.
– Доброе, – он оглядел меня с какой-то брезгливостью. – Какой-то ты весь помятый. Ты что, так и спал в одежде?
– Комната есть, а постели толковой нет. Вот такие дела.
Коромыслов ничего не ответил, просто сделал вид, что всецело занят открыванием двери.
Спустя полчаса появился Ленька и сразу же получил нахлобучку от Прохора за опоздание.
– Все! Открываемся! Ленька – за прилавок!
Торжественное открытие магазина заключалось в том, что, выставив на витрине с полтора десятка образцов товара, мы настежь открыли дверь. За последующий час у нас было полдюжины посетителей, все женщины, но они пришли не покупать, а узнать, что продают и почем. Щупали, смотрели, интересовались ценами, после чего уходили.
Еще спустя час Коромыслов отправился получать патент на торговлю. Не успел он уйти, как неожиданно повалили настоящие покупатели. За последующие два часа и был проданы топор, полфунта гвоздей, с десяток свечей, два куска мыла, самовар, галоши и две плетеные корзины. Ближе к полудню приехал Семен.
– Где Прохор? – только он успел задать нам вопрос, как на пороге появился Коромыслов. – Ну что, лавочник? Как дела?
– Все, Семен
