Шрифт:
Закладка:
Весь дом провонял гарью. Раковина на кухне была забита грязными тарелками, на столе валялась открытая коробка с пиццей. В ней оставалось больше половины кусочков.
Но это еще не самое плохое.
На одной из конфорок стояла скособоченная кастрюля. Даже не прикасаясь к ней, Мередит поняла, что дно расплавилось и прилипло к плите.
Она собралась было бежать на второй этаж, но ее взгляд упал на зимний сад. Сквозь застекленные двери с деревянными рамами она увидела мать и Нину, они сидели рядом на железной скамейке.
Мередит распахнула двери с такой силой, что одна из створок врезалась в стену.
Пересекая двор, она расслышала в голосе матери интонацию, с которой та обычно рассказывала сказки, и сразу же поняла: приступы дезориентации не прошли.
– …Она тоскует по отцу, которого Черный князь заточил в красной башне, но жизнь продолжает идти своим чередом. Всякой девушке суждено усвоить этот страшный урок. В прудах дворцового сада по-прежнему плавают лебеди, а в летние белые ночи, где-нибудь в два часа, вельможи с дамами выходят прогуляться по набережным. Она еще не знает, сколько испытаний может уготовить зима, что розы замерзают в одно мгновение, а юным девушкам приходится лелеять огонь в мертвенно-бледных ладонях…
– На сегодня достаточно, мама, – сказала Мередит, стараясь не выдавать, насколько взбешена. – Пойдем в дом.
– Не прерывай ее… – сказала Нина.
– Ты идиотка, – отрезала Мередит и помогла матери встать.
Она довела ее до двери, поднялась с ней по лестнице на второй этаж и, вручив вязанье, усадила в кресло-качалку.
Когда Мередит спустилась, Нина ждала ее на кухне.
– Ты вообще думаешь?
– Ты слышала, что она рассказывала?
– Что?
– Сказка. Это не та, что про крестьянку и принца? Помнишь, как…
Мередит схватила сестру за запястье, потащила ее в столовую и щелкнула выключателем.
Там все оставалось точь-в-точь как в день, когда мать упала со стула. Обои изодраны, на стенах, будто старые шрамы, зияли оголенные полосы. И на самих обоях, и на штукатурке бурые пятна.
Откуда-то издалека донесся хлопок – наверное, глушитель одного из грузовиков в питомнике.
Мередит повернулась к Нине, но, прежде чем она успела что-либо сказать, на лестнице застучали шаги.
Почти сбежав по ступеням, мать опрометью пересекла кухню и сдернула с вешалки пальто.
– Вы слышали выстрелы? В подвал! Быстро!
Мередит кинулась к матери, схватила за руку, надеясь, что прикосновение приведет ее в чувство.
– Мама, это просто чей-то глушитель. Все хорошо.
– Мой львенок плачет. – Мать смотрела в пространство остекленевшими глазами. – Он очень голоден.
– Никаких голодных львов у нас нет, – сказала Мередит ровным, убаюкивающим голосом и осторожно спросила: – Хочешь, я согрею суп?
Мать уставилась на нее:
– У нас есть суп?
– У нас полно супа. А еще есть хлеб, масло и каша. Здесь никто не голодает.
Мередит аккуратно взяла из рук матери пальто. В кармане оказалось четыре баночки клея.
Мать пришла в себя так же быстро, как произошло помутнение. Она выпрямилась, посмотрела на дочерей и вышла из кухни.
Нина во все глаза смотрела на Мередит:
– Что за хрень?
– Теперь поняла? – ответила та. – Она временами… впадает в безумие. Поэтому нужно, чтобы кто-нибудь постоянно за ней присматривал.
– Ты ошибаешься, – сказала Нина, переводя взгляд на дверь, за которой только что скрылась мать.
– Конечно, Нина, ты гораздо умнее меня. Давай, расскажи, в чем же я не права?
– Это не безумие.
– Да ну? И что же это такое?
Нина посмотрела на нее:
– Страх.
Нина не удивилась, когда Мередит, будто мученица, принялась отдраивать кухню. Она видела, что сестра в ярости. Нина могла бы почувствовать вину, но ей было все равно.
Она снова задумалась об обещании, которое дала отцу.
Попросите маму рассказать вам историю о крестьянке и принце.
Когда отец взял с нее это обещание, оно казалось бессмысленным, невыполнимым. Нина тогда решила, что это последняя просьба человека, который отчаянно хочет, чтобы жена и дочери стали ближе друг другу.
Но без него мать и правда рассыпалась на части. В этом он оказался прав. И он считал, что сказка должна ей помочь.
Мередит отодрала кастрюлю, переставила на другую конфорку и выругалась.
– Пока не соскоблим то, что ты тут сотворила, даже плитой воспользоваться не сможем.
– Есть микроволновка, – заметила Нина.
Мередит обернулась:
– И это твой ответ? Микроволновка? Больше тебе сказать нечего?
– Папа взял с меня слово…
Мередит вытерла руки полотенцем и с силой швырнула его на стол.
– Да угомонись ты уже. Ей не помогут все эти дурацкие сказки. Единственный способ – это дать ей безопасное окружение.
– Ты хочешь снова упечь ее в богадельню. Зачем? Чтобы было время сходить с подружками на обед?
– Да как ты смеешь так говорить? Взгляни на себя! – Мередит шагнула к Нине и понизила голос: – Папа целыми днями листал журналы, искал там снимки, сделанные любимой дочуркой. Ты знала? Изо дня в день проверял и почту, и автоответчик, ожидая от тебя новостей, и почти всегда впустую. Так что не тебе называть меня эгоисткой.
– Довольно.
В дверном проеме стояла мать в ночной рубашке и с распущенными, вопреки обыкновению, волосами. Ключицы выпирали, натягивая испещренную прожилками кожу, на шее на тоненькой золотой цепочке висел маленький православный крестик. Весь облик матери – седые волосы, бледная кожа и белая ночная рубашка – был таким блеклым, что она казалась почти прозрачной. И только ее изумительные голубые глаза сверкали от злости.
– Значит, так вы чтите память отца? Устраивая скандалы?
– Мы не скандалим, – вздохнула Мередит. – Мы волнуемся за тебя.
– Вы думаете, что я потеряла рассудок, – сказала мать.
– Я так не думаю, – возразила Нина. – Я видела новую колонну в зимнем саду. И выгравированные буквы.
– Какие еще буквы? – спросила Мередит.
– Неважно, – ответила мать.
– А по-моему, важно, – сказала Нина.
Мать никак не отреагировала. Не вздохнула, не вздрогнула и даже не отвела взгляд. Она лишь прошла в кухню и села за стол.
– Мы ничего про тебя не знаем, – сказала Нина.
– Прошлое не имеет значения.
– Ты всю жизнь нам это твердила, и мы не спорили. А может, нам было неинтересно. Но теперь мне не все равно, – ответила Нина.
Мать медленно подняла голову, и на этот раз ее взгляд был не только ясным, но и очень печальным.
– Ты будешь и дальше приставать с расспросами, правда? Разумеется, будешь. Мередит испугается, попытается помешать, но тебя не остановит никто.
– Папа взял с меня слово. Он
