Весь дом провонял гарью. Раковина на кухне была забита грязными тарелками, на столе валялась открытая коробка с пиццей. В ней оставалось больше половины кусочков.

Но это еще не самое плохое.

На одной из конфорок стояла скособоченная кастрюля. Даже не прикасаясь к ней, Мередит поняла, что дно расплавилось и прилипло к плите.

Она собралась было бежать на второй этаж, но ее взгляд упал на зимний сад. Сквозь застекленные двери с деревянными рамами она увидела мать и Нину, они сидели рядом на железной скамейке.

Мередит распахнула двери с такой силой, что одна из створок врезалась в стену.

Пересекая двор, она расслышала в голосе матери интонацию, с которой та обычно рассказывала сказки, и сразу же поняла: приступы дезориентации не прошли.

– …Она тоскует по отцу, которого Черный князь заточил в красной башне, но жизнь продолжает идти своим чередом. Всякой девушке суждено усвоить этот страшный урок. В прудах дворцового сада по-прежнему плавают лебеди, а в летние белые ночи, где-нибудь в два часа, вельможи с дамами выходят прогуляться по набережным. Она еще не знает, сколько испытаний может уготовить зима, что розы замерзают в одно мгновение, а юным девушкам приходится лелеять огонь в мертвенно-бледных ладонях…

– На сегодня достаточно, мама, – сказала Мередит, стараясь не выдавать, насколько взбешена. – Пойдем в дом.

– Не прерывай ее… – сказала Нина.

– Ты идиотка, – отрезала Мередит и помогла матери встать.

Она довела ее до двери, поднялась с ней по лестнице на второй этаж и, вручив вязанье, усадила в кресло-качалку.

Когда Мередит спустилась, Нина ждала ее на кухне.

– Ты вообще думаешь?

– Ты слышала, что она рассказывала?

– Что?

– Сказка. Это не та, что про крестьянку и принца? Помнишь, как…

Мередит схватила сестру за запястье, потащила ее в столовую и щелкнула выключателем.

Там все оставалось точь-в-точь как в день, когда мать упала со стула. Обои изодраны, на стенах, будто старые шрамы, зияли оголенные полосы. И на самих обоях, и на штукатурке бурые пятна.

Откуда-то издалека донесся хлопок – наверное, глушитель одного из грузовиков в питомнике.

Мередит повернулась к Нине, но, прежде чем она успела что-либо сказать, на лестнице застучали шаги.

Почти сбежав по ступеням, мать опрометью пересекла кухню и сдернула с вешалки пальто.

– Вы слышали выстрелы? В подвал! Быстро!

Мередит кинулась к матери, схватила за руку, надеясь, что прикосновение приведет ее в чувство.

– Мама, это просто чей-то глушитель. Все хорошо.

– Мой львенок плачет. – Мать смотрела в пространство остекленевшими глазами. – Он очень голоден.

– Никаких голодных львов у нас нет, – сказала Мередит ровным, убаюкивающим голосом и осторожно спросила: – Хочешь, я согрею суп?

Мать уставилась на нее:

– У нас есть суп?

– У нас полно супа. А еще есть хлеб, масло и каша. Здесь никто не голодает.

Мередит аккуратно взяла из рук матери пальто. В кармане оказалось четыре баночки клея.

Мать пришла в себя так же быстро, как произошло помутнение. Она выпрямилась, посмотрела на дочерей и вышла из кухни.

Нина во все глаза смотрела на Мередит:

– Что за хрень?

– Теперь поняла? – ответила та. – Она временами… впадает в безумие. Поэтому нужно, чтобы кто-нибудь постоянно за ней присматривал.

– Ты ошибаешься, – сказала Нина, переводя взгляд на дверь, за которой только что скрылась мать.

– Конечно, Нина, ты гораздо умнее меня. Давай, расскажи, в чем же я не права?

– Это не безумие.

– Да ну? И что же это такое?

Нина посмотрела на нее:

– Страх.

Нина не удивилась, когда Мередит, будто мученица, принялась отдраивать кухню. Она видела, что сестра в ярости. Нина могла бы почувствовать вину, но ей было все равно.

Она снова задумалась об обещании, которое дала отцу.

Попросите маму рассказать вам историю о крестьянке и принце.

Когда отец взял с нее это обещание, оно казалось бессмысленным, невыполнимым. Нина тогда решила, что это последняя просьба человека, который отчаянно хочет, чтобы жена и дочери стали ближе друг другу.

Но без него мать и правда рассыпалась на части. В этом он оказался прав. И он считал, что сказка должна ей помочь.

Мередит отодрала кастрюлю, переставила на другую конфорку и выругалась.

– Пока не соскоблим то, что ты тут сотворила, даже плитой воспользоваться не сможем.

– Есть микроволновка, – заметила Нина.

Мередит обернулась:

– И это твой ответ? Микроволновка? Больше тебе сказать нечего?

– Папа взял с меня слово…

Мередит вытерла руки полотенцем и с силой швырнула его на стол.

– Да угомонись ты уже. Ей не помогут все эти дурацкие сказки. Единственный способ – это дать ей безопасное окружение.

– Ты хочешь снова упечь ее в богадельню. Зачем? Чтобы было время сходить с подружками на обед?

– Да как ты смеешь так говорить? Взгляни на себя! – Мередит шагнула к Нине и понизила голос: – Папа целыми днями листал журналы, искал там снимки, сделанные любимой дочуркой. Ты знала? Изо дня в день проверял и почту, и автоответчик, ожидая от тебя новостей, и почти всегда впустую. Так что не тебе называть меня эгоисткой.

– Довольно.

В дверном проеме стояла мать в ночной рубашке и с распущенными, вопреки обыкновению, волосами. Ключицы выпирали, натягивая испещренную прожилками кожу, на шее на тоненькой золотой цепочке висел маленький православный крестик. Весь облик матери – седые волосы, бледная кожа и белая ночная рубашка – был таким блеклым, что она казалась почти прозрачной. И только ее изумительные голубые глаза сверкали от злости.

– Значит, так вы чтите память отца? Устраивая скандалы?

– Мы не скандалим, – вздохнула Мередит. – Мы волнуемся за тебя.

– Вы думаете, что я потеряла рассудок, – сказала мать.

– Я так не думаю, – возразила Нина. – Я видела новую колонну в зимнем саду. И выгравированные буквы.

– Какие еще буквы? – спросила Мередит.

– Неважно, – ответила мать.

– А по-моему, важно, – сказала Нина.

Мать никак не отреагировала. Не вздохнула, не вздрогнула и даже не отвела взгляд. Она лишь прошла в кухню и села за стол.

– Мы ничего про тебя не знаем, – сказала Нина.

– Прошлое не имеет значения.

– Ты всю жизнь нам это твердила, и мы не спорили. А может, нам было неинтересно. Но теперь мне не все равно, – ответила Нина.

Мать медленно подняла голову, и на этот раз ее взгляд был не только ясным, но и очень печальным.

– Ты будешь и дальше приставать с расспросами, правда? Разумеется, будешь. Мередит испугается, попытается помешать, но тебя не остановит никто.

– Папа взял с меня слово. Он