Шрифт:
Закладка:
К тому же, и у Саньки тут всё здорово получаться стало. Концепция огнестрельной стрельбы ему была хорошо известна, уроки НВП дали немало полезных навыков. Правда, в армии побывать не успел. Но это не страшно. Он быстро изучил устройство фитильных пищалей (таковые у казаков были лишь трофейные) и гораздо более прогрессивных кремневых самопалов. С пушками оказалось и проще, и сложнее. Проще зарядить и бахнуть, но сложнее достичь поставленной цели. Правда, «бахать» Кузнец не позволял — порох в дефиците. Но кивал одобрительно, когда Дурной лихо выполнял все операции по заряжанию и разряжанию орудий, наводил пушки на цель, отмерял потребные порции пороха.
Радовало и то, что Кузнец тоже нравился Саньке. Спокойный и надежный, основательный и вполне уверенный в себе. Такой хороший батя (какого Извести не суждено было встретить в далеком будущем). Будучи в статусе, он особо им не кичился, самоутверждался нечасто. А зачем? Цену он себе знал, в местном войске заменить его практически никто не мог, Хабаров ему благоволил, хотя, большими ближниками они не считались.
Но при этом, Дурной ясно видел, почему после Хабарова Онуфрий сын Степанов, несмотря на отчаянную борьбу, на выигранные битвы, полностью проиграет войну и погубит войско. Он не был создан для власти. Авторитет был, умение ломать об колено строптивых — вроде бы тоже. А вот жажды власти не было. Возможно, потому что в ней Кузнец не видел никакой выгоды. Цели у него не было. Даже цель Хабарова — разбогатеть, наконец! — толкала того порой на великие и героические поступки. А Кузнец приехал на Амур, как на работу. На ответственную, важную для царя-батюшки… Но не более. И мысли его были о том, как скорее ее закончить и вернуться… куда-то там. А потому ни особой инициативы, ни творческого подхода в главе пушкарей не проявлялось. Что и приведет в итоге к поражению на Корчеевской луке.
Но это будет еще очень нескоро. Пока же они увлеченно заряжали и разряжали пушки да пищали. Даже винтованную пищаль Кузнец показал: мушкет с нарезным стволом, «коя бьет зело далеко и точно».
«Нда, с концепцией стрельбы у меня хорошо, — закусывал губу вечно недовольный собой найденыш. — А вот с концепцией сабли…».
Фехтовать у него не выходило совершенно. Поначалу выяснилось, что у него на это просто руки не заточены. Для эффективной рубки потребны совсем иные мышцы, совсем иная гибкость суставов. Но это развить можно. А вот технику… Окружающие казаки, казалось, из утробы вышли вместе с саблями. До того ладно выходило у них, когда очередные бездельники выбирались на чистое поле перед городком и начинали фланкировать, а то и шутейные сшибки устраивали! Глядя на них, Саньке даже стыдно было, что он на поясе саблю носит.
А потом он увидел Ивашку сына Иванова.
Тот с легким шорохом вынул длинную и сильно закругленную саблю с полузакрытой рукоятью… и резко из плавного движения перешел в резкое! Клинок, украшенный гравировкой, размазался в воздухе, оплетая фигуру казака. Красота! «Делон», явно красуясь, закручивал саблю, посылал ее птицей вверх, а потом, не глядя, ловил ее в руку за спиной. Широкие махи рукой — и клинок с мощью рассекал воздух косым крестом. И сверху вниз, и снизу вверх. Казалось, в оружие сосредоточено столько силы, что оно рассечет всё на своем пути!
«Попрошу, пусть научит! — завороженный Санька не мог удержаться. — Заодно и повод спасибо сказать».
Одержимый новый желанием он решительно двинулся к «Делону». А тот только бровь выгнул.
— Дурной, да ты, верно, решил, что мы с тобой теперя друзья? — искренне изумился он и хмыкнул. — Ой, зря!
И запоздалое «спасибо» застряло ежом в горле у Извести.
— Ну чо за урод? — только и прошипел он в спину сероглазому красавцу.
«Сам научусь!» — мысленно топнул ногой покрасневший Дурной и впервые прилюдно вынул саблю. Рука к оружию уже привыкла. И он был уверен, что уж просто махать-то у него получится. Крутанул влево-вправо. Саньке казалось, что на него смотрят все. Смотрят и хихикают. Но казакам было как-то пофиг на глупые кривляния Дурнова. Тогда он снова стал махать. Невероятный жонгляж клинком — это еще не для него. Ему бы просто рубить научиться. И себя защищать…
— Никола-угодник!
«Делон», оказывается, никуда, скотина такая, не ушел. Стоял поодаль и старательно закатывал глаза к небесам. К которым и взывал. Без тени улыбки он подошел к найденышу.
— Ты и верно смерти ищешь, Дурной, — покачал он головой и задумчиво почесал свою идеальную бороду. — Вот что. Запомни: любой удар идет от задницы. Вбей это в себя. До самого зада чтоб дошло. Вобьешь — может, еще поговорим.
И ушел.
Глава 27
— Открывай, православные! — голосил перед воротами Василий Панфилов.
Посланный на север за ясаком, он вернулся более чем с прибытком. Нашел в тайге оленных тунгусов, да разжился у них тремя санками, в которые были запряжены тихие северные олешки. На них ясак оказалось в разы сподручнее везти. Олешков даже кормить особо не требовалось, те на отдыхе из-под снега еду выкапывали и отъедались.
Отряд заметили издали, так что ворота отперли чуть ли не раньше, чем казаки подъехали. Перепуганные шумом и гамом олени уперлись, но их заволокли в городок силой. Есаул правил к складу и орал довольный:
— Артюшка! Подь! Рухлядь мягкую для государя привезли! — заметив Саньку, что отирался неподалеку, Василий скомандовал. — Дурной, примай соболей!
Санька последние месяцы старался никакой работы не чураться. Если это не наглое принуждение, то такая работа позволяла ему сходиться со всё новыми и новыми людьми. Он уже не чувствовал себя таким чужим. Так что и сейчас с радостью кинулся к нартам. Связки соболей сверкали на солнце — мех был просто первоклассный. Такой один хвост на рубль с полтиной потянет!
«Завхоз» Петриловский уже отпер двери, вынес на свет доску, на которой разложил разбухшую от сырости ясачную книгу, чернильницу, заточенные перья. И начал степенно принимать ясак.
— От князьца Тимчи — двадцать и семь соболей! — Дурной
