– Я знаю, – сказала Руби. – Мы делали статью о НКС несколько месяцев назад. Но та группа, о которой писали мы, состояла только из музыкантов.

– В НКС кого только нет, – сказала Виола. – Моя группа эстрадная, мы в основном даем представления на заводах днем. Наши «обеденные глупости» – так мы их называем. Иногда мы даем представления по вечерам, но дневные выступления легче, чем между затемнением и воздушным налетом.

– Ванесса сказала что-то о вашей второй работе?

– О да. Я пожарный наблюдатель в моем старом театре. Нас там целая группа.

– И когда же вы спите? – с недоумением спросила Руби.

– А я и не сплю. Мало сплю. Но я не возражаю. – Виола помрачнела. – Очень вам сочувствую с вашим отелем. Прошлой ночью… это длилось бесконечно. Мы стояли на крыше театра, видели, как дождем сыплются бомбы, и ничего не могли поделать.

– Я не сомневаюсь, что вы и другие из пожарной службы сделали все, что в ваших силах. Вы спасли собор Святого Павла. Это само по себе чудо.

Рокот мотоцикла, донесшийся с улицы, прервал их разговор. Входная дверь открылась и закрылась, из коридора раздался приближающийся звук шагов.

– Мы в столовой, – крикнула Ванесса.

В дверях появился Беннетт, еще не успевший снять поношенную кожаную куртку, всю в снегу, как и вязаная шапочка, которую он стащил с головы. Его лицо было осунувшимся, усталым, на лбу и щеках виднелись темные следы сажи.

– Извините, опоздал. Я пойду, повешу все это и вымою лицо. Тогда смогу составить вам компанию.

Когда он вернулся, его лицо и волосы были влажными, но чистыми. Он уселся на стул рядом с Руби и одобрительно улыбнулся.

– Все уладилось?

– Да, спасибо. Как вы?

– Устал.

– Ты устал? Давай я дам тебе что-нибудь, – предложила Ванесса и отправилась на поиски Джесси.

– Ну? И что вы увидели? – спросила Руби.

– Моя квартира цела – никаких повреждений. Дядя Гарри жив-здоров, хотя он потерял машину. Оставил ее на улице, а ей аккурат на крышу упала бомба. Он был в таком состоянии – хоть связывай.

– А что с офисом «ПУ»?

– Ни царапинки.

Вернулась Ванесса, принесла поднос с едой, над которым поднимался парок. Беннетт принялся есть и остановился, только когда умял половину.

– Извините. Проголодался. Так о чем это я… ах да, журнал. Ваше здание стоит на своем месте – я, кажется, это уже говорил, – а вот Святого Брайда не стало.

– Церкви по соседству? Ужасно.

– Стены и шпиль стоят, но внутри все сгорело. Даже колокола расплавились от огня. – Он положил нож и вилку. – Это была церковь Рена. Построена после Великого пожара.

– Не понимаю, чего ты так горюешь, – сказала Виола странно напряженным голосом. – Это же здание, а не человек.

– Да, но это был шедевр…

– Оно сделано из камня, кирпича и дерева. Его можно отстроить заново. Но мертвых не воскресить, ведь так?

Виола встала и тихо вышла из комнаты, ее глаза блестели от слез. Беннетт, обеспокоенный, сразу же последовал за ней.

Ванесса протянула руку над столом, сжала пальцы Руби.

– Виола была обручена с пилотом Королевских ВВС, – тихо сказала она. – Он погиб в августе. Она до сих пор не может прийти в себя, и я не сомневаюсь, вы это понимаете.

– Да. Я была в Ковентри после бомбардировки и познакомилась там с полицейским, который мне сказал почти такие же слова. О том, что здания можно отстроить, а убитых мы теряем навсегда.

Беннетт вернулся через несколько минут.

– Вай сейчас вернется.

– Пришла в себя? – спросила Ванесса.

– Да. Я попросил у нее прощения. Мы все как-то меняемся не к лучшему.

– Садись, пожалуйста, и доешь что осталось.

– Ты не будешь возражать, если я сейчас уйду? Мне завтра с рассветом нужно уезжать.

– Хорошо. Но ты ничего не хочешь взять с собой?

– Нет, я в порядке. – Он поцеловал крестную на прощание, потом спросил у Руби: – Вы знаете, как добраться отсюда до работы? Ванесса наверняка…

– Не волнуйтесь. Мой путеводитель всегда при мне.

– Хорошо. Я ведь вам сказал, что другого мне не достать. Нет, Ванесса, не вставай. Я выйду сам.

Вскоре и Руби, извинившись, ушла наверх и, лежа в кровати, сквозь дремоту с благодарностью думала о своем везении. Да, она потеряла все свои маленькие сокровища, но это были в конечном счете всего лишь вещи. Она сможет купить себе новые книги и одежду. А настанет день, она и пишущую машинку купит. Она помнила, хотя и смутно, лицо матери.

И у нее осталась ее работа. Кач и Мэри. И все коллеги живы. Спасибо Беннетту – благодаря ему ей есть где остановиться, и такого прекрасного дома она в жизни не видела.

Дом. Она провела в доме Тремейнов всего несколько часов, а они уже приняли ее в свою маленькую семью. Относились к ней, как к своей. И каким искушением было поверить в это.

Конечно, они были добры к ней, проявили такую щедрость и гостеприимство, но она должна помнить, что она для них не более своя, чем любой другой человек, замерзающий на улице. Она взрослая женщина, а не маленькая девочка, которая молилась, стоя на коленях, каждый вечер перед сном много лет подряд, молилась о том, чтобы ее мать каким-то образом вернулась к ней. А потом, когда она потеряла на это всякую надежду, она мечтала о доме и какой-нибудь из хорошо одетых пар, которые так часто приходили в приют и выбирали ребенка из самых маленьких, пригоженьких и послушных сирот.

Но Руби никогда, ни разу не выводили в приемную, чтобы представить этим милым семьям. В тот день, когда она перестала надеяться, что она обретет семью, стал днем, когда она перестала верить в сказки.

А это? Это тоже была сказка, не больше, и она окажет себе плохую услугу, если забудет об этом.

– 13 –

Февраль 1941

Время уже давно перевалило за восемь, когда Руби вышла на станции «Саут-Кенсингтон» и пошла домой, благо до него было недалеко. Она задержалась на работе – помогала Качу вычитывать последнюю корректуру, поскольку Питера, который обычно занимался этой работой, свалила сильнейшая простуда. Кач отправил его домой, сказав, что иначе тот перезаражает всех, и Руби вызвалась помочь Качу. Работа была интересной и давала ей хороший опыт, но она опоздала на ужин и боялась, что может оказаться в каком-нибудь общественном убежище, если не доберется домой до первой сирены этого вечера.

Она, Ванесса, Джесси и Перси последние две ночи провели в убежище Андерсена, и хотя там было тепло и сухо – об этом позаботился